Виктор вынул из кармана патроны и пересыпал их из одной руки в другую.
– Как давно ты работаешь на Мартьянова? Дай сюда пистолет. – Он забрал у Габи «Глок», нажал на защелку и, высвободив магазин, набил его снова. – Только не ври мне, Габи. Еще около российского посольства в Варшаве я заметил, что к твоему офисному костюму не подходил гарнитур. Я могу описать его в деталях, потому что он уникален в своем роде. Это серьги и кулон с изумрудами чистой воды. Он из «Восточного фонда», и подарить его тебе мог только один человек. Мне пришлось быть осторожным с тобой и отказаться от ужина при свечах. И выдернул я тебя, чтобы не выпускать из виду. Вы с Вадимом еще та парочка, если сумели спеться. Но теперь я контролирую одного из вас.
Лугано посмотрел Габриэле через плечо. К ним подходила группа туристов.
– Пойдем. Возьми меня под руку.
Склодовская повиновалась.
– Ты уже была здесь, когда я позвонил тебе на сотовый?
– Да. Я стояла у окна и разговаривала с тобой. Кричали чайки, шумел прибой, ты не ошибся. Вадим дал мне пистолет и сказал: «Сделай то, чего не смогли сделать трое сильных мужчин». Ты хочешь убить его?
– Не знаю, – Лугано покачал головой. – Для начала мне нужно посмотреть ему в глаза. И мне не хватает одной детали, чтобы закрыть это дело. Нам нужно поторопиться.
И он увлек ее за собой к парковке. По пути спросил, не знает ли она, куда пропал Анри. Габриэла назвала даже приблизительную глубину, на которой лежало его тело.
Первое, что сразу обращало на себя внимание в музейном зале «Ориента», – это его окна. Сегодня они слезились электронным дождем, проецировавшимся на стекла снаружи. Этот стекающий вниз японский алфавит катакана оттенял и время, и пространство, в которое с головой окунулись старринги, эти приглашенные звезды. Окна служили
Этот «а-ля фуршет» был организован и посвящен прекрасной половине Туниса. 13 августа в этой небольшой африканской стране с 1956 года празднуется Женский день, являющийся общенациональным выходным. Сегодня здесь не было первых лиц государства, зато в избытке – вторых. Мартьянов, галантно предложив руку племяннице президента страны, рассказывал ей об «асимметричной моде из Франции».
– Говоря языком искусствоведов, стиль рококо освободил композицию от классических условностей. Посмотрите на это украшение, – он подвел молодую женщину к манекену, демонстрирующему подвески в виде листьев. – Они естественные, не правда ли? А значит, в ту пору модные. Сейчас они еще и баснословно дорогие. С другой стороны, автор подвесок просто-напросто подражал природе в изделиях из золота и алмазов.
– Сколько вы хотите за эти подвески?
– Я обещал их другому человеку, вашему дяде.
– Ну, Мишель... – Женщина сжала руку Мартьянова выше локтя. – Что я должна сделать ради этих подвесок?
«Обопрись покрепче руками о стол», – всплыла в его голове рекомендация Анри.
Марам проследила за его взглядом, ставшим, как ей показалось, и насмешливым, и напряженным одновременно. И длилось это секунду-другую. Он смотрел на красивую гармоничную пару, которая только что вошла в галерею. Гармония заключалась в возрасте мужчины и женщины: им было за сорок, и они были ровесниками. Они выгодно отличались от других пар в этом зале. Вот известный коллекционер живописи из соседнего Алжира. Ему под пятьдесят, его спутнице едва исполнилось восемнадцать. Торговец недвижимостью из Великобритании: шестьдесят на двадцать. А вот небезызвестная мадам Бизерте, прозванная так в честь приморского города, в котором имела честь проживать со своим новым молодым любовником; пропорции схожие, только наоборот: двадцать пять на шестьдесят. А вот для полноты счастья семья из Йемена: муж и две его жены; пятьдесят на тридцать и на двадцать.
Марам позавидовала (правда, зависть ее была мимолетной) Габриэле, сравнив ее с выдержанным в меру коньяком. Ей до этого возраста зреть лет десять-пятнадцать.
На этом рассуждения Марам закончились. Хозяин выставки шепнул ей на ухо: «Извини, дорогая» – и пошел навстречу гостям. Такие слова были бы уместны, если бы она и Мишель были любовниками или по меньшей мере на «ты» много лет. Но Марам быстро остыла, пожирая глазами вожделенные подвески.
– Виктор! Сколько лет, сколько зим!