Последний грех

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да погоди ты! — Карпыч легко пнул ее. — Не видишь, знакомые мы.

Макс тоже улыбнулся.

— Да это ж — я! Максим! Максик! Ты, что — все забыл?! Забыл, как меня по адресам возил?! В аэропорт, к американцу?

Карпыч бессильно улыбнулся, медленно развел заскорузлыми руками и отрицательно покачал головой.

— Что-то не припоминаю. Давно это было.

Макс все понял. В этом «не припоминаю» правды было больше, если бы тот просто сказал «нет, не помню». Карпыч, действительно, не помнил его. Да и кем Макс был для него?! Один из десятков, ничем не примечательный раб, бесправный житель подземелья. Вряд ли кем-то большим. Помнить пацанов, чьи судьбы он ломал тогда еще могучими руками, Карпыч был не обязан. Он и не помнил. Сейчас эти руки, красные и распухшие, тряслись мелкой дрожью и были покрыты язвами. Да и сам Карпыч выглядел не лучше. Объемное пузо его куда-то исчезло, будто выгнулось в обратную сторону. Плечи, выпирая костьми, казались прямоугольными. А золотые зубы, некогда блестевшие в самодовольной улыбке, исчезли в небытие, будто провалились внутрь. Перед Максом стояло бледное подобие прежнего Карпыча — Цербера, державшего в напряжении всех жителей подземного царства. Время не пощадило его.

— Ты что, его знаешь?! — Бродяжка удивленно переводила взгляд с Карпыча на Макса.

— Конечно. Он же раньше меня по всей Москве катал. Да, Карпыч?

Карпыч молчал. Обрывки воспоминаний пытались достигнуть поверхности, но прорваться сквозь толстую корку лишений никак не могли.

— Угу! — Карпыч решил не противиться: раз парень говорит, наверное, и впрямь знает.

— Да-а! Вижу не угу, а ни хрена ты не помнишь! Я тебе тут для оживления памяти кое-что принес. Так что — накрывай стол.

Макс вытащил из пакета бутылку и засветил ее прозрачное брюхо. Реакция соответствовала ожиданиям. Глаза у Карпыча заблестели, а появившееся беспокойство переросло в звуковые колебания.

— Хм. Дык, это … конечно. Мы завсегда рады. Заходи. Только у нас не прибрано, тут.

— Да ничего. Перетерплю как-нибудь.

— Мань, приберись там по-быстрому. Видишь, человек пришел, надо уважить.

— Так он бы сразу сказал, что в гости. А то пришел и давай с зажигалкой рыскать. Откуда ж я знала? — Женщине стало неловко, что она едва не прибила гостя. — Чего, сразу что-ли сказать не мог?! А то — зажигалка, зажигалка!

* * *

В хибаре Карпыча был даже свет. Конечно, не электрический — откуда ж ему взяться в горах вонючего мусора, но все-таки — свет. Старая керосиновая лампа под потолком — тускло и убого, но куда лучше непролазных потемок. Макс уселся на пластиковый ящик и принялся доставать продукты: колбасу, водку, батон. Настороженная реакция хозяев говорила сама за себя: продукты для них были роскошью.

— Можно?! — Карпыч робко кивнул на, порезанную Максом, колбасу.

— Конечно. Для этого и принес.

Ухватив колбасную шкурку, бродяга поднес ее к носу. Запах пьянил, щекотал ноздри и напоминал о другой, человеческой и, как ни горько это было осознавать, навсегда ушедшей жизни. Жизни, где он был человеком, а не жалким червем, ползавшим в горах мусора. Воспоминания, навеянные колбасным ароматом, кололи мозг и давили на психику. Теперь, чтобы остудить эту боль — Карпычу нужно было выпить, плеснуть в себя привычную дозу и скрыться в хмельном угаре от ужаса повседневной реальности.