Слишком жаркий Кипр [СИ]

— Уволили твоего Кольку, только что.

— Кто уволил? — не понял парень. — Он же вот только мне встретится.

Но Мареш уже сделал короткий шажок вперед, и ударил официанта кулаком в солнечное сплетение.

Потом он затащил хрипящее от боли тело вглубь подсобки, отволок в самый дальний ее угол, и за полминуты хладнокровно задушил его. Потом он осмотрел свою жертву, и, хмыкнув, начал стаскивать с него одежду. Парень был выше его ростом, и гораздо более худым, но сегодня одежда официантов была в стиле Аля-русс: широкие, желтого цвета поддевки, сверху черные жилеты, столь же бесформенные штаны в полосочку, и высокие сапоги, отглаженные «гармошкой». После того, как Мареш переоделся, он нашел для своего «крестника» и укромное убежище — нишу со швабрами и щетками. Затем он разложил по карманам все, что прихватил с собой из оружия. Прежде всего, это был пистолет с коротким глушителем, скромный, хорошо пристрелянный «Вальтер», затем длинный, тонкий стилет с кнопкой на рукоятки. Благодаря хитроумному механизму после удара стилет разделялся: рукоять оставалась в руке, а лезвие застревало в теле. Еще была авторучка, стреляющая перовым, отравленным лезвием. Но как раз в этом оружии Мареш не был уверен. Оно осталось у него со времен социализма, и проверить его в деле ему не приходилось. Перо он сегодня по новой смазал ядом, но сработает ли механизм выбрасывания, Чижек не знал. А проверять не было возможности, перо было единственным. Так что, это было больше оружием отчаяния. В чем Чижек был уверен больше, так это в небольшом флакончике с автоматической пипеткой. Этот яд он скомбинировал всего три дня назад, и тот кавказец, загнувшийся в полицейском участке доказал его эффективность.

Убедившись, что все надежно спрятано, и вместе с тем, любое оружие из его арсенала можно легко достать, Мареш подошел к зеркалу. Оставалось решить, какой облик ему выбрать. С собой у него был полный набор: бороды, усы, парички. Но, постояв пару минут у зеркала, он вдруг решил, что сегодня ему подойдет только один облик — свой собственный. Это подсказала интуиция, и он решил следовать ему. Он придал своему лицу благостное выражение, и пошел в сторону запахов кухни и звуков музыки.

ГЛАВА 26

Пожалуй, никогда еще Александр Зверев не был так напряжен, как в этот вечер. По условиям договоренности между телохранителями, каждого из патронов сопровождал только один охранник. Всех остальных загнали на балкон второго этажа. Естественно, с шефом Зверев пошел сам, лично. И вот теперь он каждого, кто подходил к его патрону не менее чем на пять метров, Александр тут же начинал прокачивать на приметы того самого киллера: рост, ноги, руки, волосы. Как назло в этот вечер среди гостей было полно именно таких недомерков. Золотых и бриллиантовых дел мастера почти все были малого роста. Хорошо, что часть из них телохранитель уже знал и отсеивал, но все равно, напряжение было очень большим.

А публика отрывалась от души. В самом центре зала бил небольшой фонтан ледяной водки, и все желающие могли взять чарку, наполнить ее, и выпить. Тут же размещались деревянные ендовы с черной и красной икрой, с маринованными маслятами, солеными груздями, и просто небольшими, нежинскими солеными огурчиками, переложенными смородиновыми листами. Рядом, в полированных судках стояла горячая закуска, и вся так же с изыском. Мясо глухаря, и тушки рябчиков соседствовали с вареной на пору осетриной, и копченой белугой.

Из духовных развлечений был хор народной песни под управлением неувядаемой Старухиной, квартет струнных народных инструментов, и почему-то, джаз-банд. В дело они вступали по очереди, так что музыка дико перемешивалась в жуткую солянку. Это никого не шокировало, и народ с легкостью переходил от «Барыни» к вальсу и затем так же возвращался к «Калинке» Так что сытый, пьяный народ вовсю отрывался на полную катушку.

Кто еще, кроме Зверева, не получал особого удовольствия от этого роскошного вечера, так это Ольга. Она и представить себе не могла, что эта возможная измена Юрки так сильно ударит по ее самолюбию. Она уже выпила пару бокалов шампанского, и теперь искала повод хоть как-то поднять себе настроение. Но повод нашел ее сам. Кто-то мягко взял ее под локоток, и, обернувшись, Малиновская радостно вскрикнула.

— Ахмед! Как я рада вас видеть!

Ахмед Шакир просто расцвел в белозубой улыбке. За прошедшие полгода после их первого знакомства турецкий миллиардер мало изменился, пожалуй, что сильнее загорел. Его крупная голова с выразительными глазами, густые усы и благодушная улыбка были чертовски привлекательны. Может, прибавились благородные нити седины в шевелюре, но от этого он не старел, а словно матерел. Он поцеловал руку Малиновской у запястья, и довольно промурлыкал: — Ольга! Вы не представляете, как часто я вспоминал вас за это время. Вы для меня, как все время ускользающий, просто прекрасный мираж. Вы даже снились мне, и не раз.

Ольга зардела от удовольствия. Как раз прозвучали первые звуки аргентинского танго.

— Тур танца для вас, — предложил Шакир. И Ольга согласно кивнула головой.

В это самое время Мареш принес к раздаточному окну поднос с грязными бокалами. Там его уже ждала смена, поднос с чистыми бокалами. Само шампанское наливал в пирамиду из бокалов специально приглашенный корифей этого вида искусства. Мареш остановился, чтобы чуть передохнул. Он уже пару раз видел свою жертву, но видел и то, что его в этот раз пасут очень плотно. Его нервировал седоватый телохранитель с цепким взглядом готовой к прыжку кошки. Иногда ему приходила в голову мысль отказаться от этого дела, слишком оно было рискованным. Но, три миллиона долларов, которые пообещал ему заказчик, могли обеспечить его на всю оставшуюся жизнь.

"И я уже никогда не переступлю порог казино", — в очередной раз дал себе слово Мареш. Его просто охватывала ярость при воспоминании, как он в апреле этого года спустил в Монте-Карло все свои сбережения за последние три года. А виноват был, как он сам считал, вор Аркаша Саратовский в той самой, Саратовской тюрьме, в восемьдесят пятом году. Тогда Аркаша еще не был вором в законе, просто набирающим авторитет уголовником. Но именно Аркаша обучил лопоухого чеха игре в очко и буру, и, вопреки всем инструкциям, Мареш настолько увлекся игрой, что опомнился, когда проиграл все, что мог, вплоть до жизни начальника тюрьмы. Это хорошо ложилось в разработанную для него легенду, и руководство было им довольно. За разработку тех воров в законе он получил от российского МВД даже именное оружие, но никто не знал, какой пожар проснулся в голове этого скромного паренька из братской Чехии. С тех пор уже двадцать лет он не мог выбраться из цепких силков азарта. Все его многочисленные киллерские гонорары, весь небольшой доход от аптеки неизбежно проваливались в жерло этого игрового молоха.

Скучно было и Астафьеву. Он все перебирал личные дела работников Батова, и, как полагается, только в последней папке он нашел что-то похожее на истину. Прочитав только первые строчки этого личного дела, он вскочил на ноги, дочитал все до конца, и, потом, торопливо разбросав на столике все другие бумаги, нашел то, что ему было нужно. Это была биография покойного редактора "Кипрского курьера". Положив две бумаги рядом, он сравнил их, и радостно улыбнулся.

— Есть! Ай да Юрка, ай да сукин сын!

Мареш делал очередной круг вокруг будущей жертвы. Тот разговаривал с Ахмадом Шакиром и Оппенгеймером. О чем они говорили, Мареш не слышал, да и чеху было это не важно. Он все прикидывал, что он может сделать: выстрелить, ударить стилетом, или все же пустить в ход яд. На руку под подносом было накинуто белое полотенце, и сейчас Мареш держал в пальцах ту самую авторучку с ядовитым пером. Но он никак не мог прицелиться, вокруг беседующих сновали люди, тут еще начались танцы, и между ними снова возник беспрерывный поток людей.

У чеха возникла идея подняться вверх, на один из балкончиков, окружавших зал. Но, рассмотрев серьезные лица атлетически сложенных людей, заполонивших эти балконы, он тут же отказался от этой идеи.