– Вы помните – вам плохо стало?
– В тюрьме? Помню. Думал, что каюк мне.
– Какой каюк? Разве боли какие-то были? Разве вы мучились? – недоверчиво посмотрел Горецкий.
– Не мучился. А сознание терял. Тут кто хочешь испугается.
– Ну, когда вы были без сознания, вряд ли вы могли испугаться.
– Позже я испугался. Уже потом. Глаза открываю: батюшки! Больница, врачи. Как после операции. Вот тут я и струхнул.
– Что вам врачи сказали?
– Что в обмороке я был. Что никакой угрозы здоровью. А я не верю.
– Почему?
– Никогда прежде не было, чтоб я в обморок, как баба, хлопнулся.
– Обморока не было, – сказал Горецкий.
Ведьмакин посмурнел лицом и посмотрел испуганно.
– Это вас пытались вернуть в нормальное состояние, – сказал Горецкий. – Заставить забыть про шофера-убийцу и вспомнить то, что вы знали раньше.
Ведьмакин сверлил собеседника недоверчивым взглядом.
– Не получилось ничего, – сказал Горецкий. – Ни лекарства, которые вам кололи, ни гипнотизер, которого к вам привезли…
– И ничего уже сделать нельзя? – севшим голосом спросил Ведьмакин.
Казалось, что он испытал самый настоящий ужас. Горецкий поначалу решил, что Ведьмакина напугало известие о творимых над ним, помимо его воли, манипуляциях, но тут Ведьмакин сказал:
– И я теперь всегда таким и буду!
Он едва не плакал. Он не очень-то верил во все эти байки про офицерское звание, жизнь на Кипре и секретную работу, но он готов был в это поверить, лишь бы только вырваться из тюремных стен. Так осужденный на длительный срок заключения человек идет на то, чтобы признать свое участие в каком-нибудь громком и страшном преступлении, к которому на самом деле не имел никакого отношения. Он сознается в преступлении, совершенном далеко-далеко от того места, где он отбывает наказание, и его долго везут к месту событий, где допрашивают день за днем, где вывозят на место преступления для проведения следственного эксперимента, устраивают опознания и очные ставки только для того, чтобы убедиться, что не он это был. И его отправляют обратно на зону, и он долго едет через полстраны, довольный своей командировкой и чередой разнообразных событий, хоть немного расцветивших его нелегкую жизнь, и даже устроенный ему на прощание мордобой за лживость и лукавство, отнявшие время занятых людей, не кажется ему чрезмерной платой. А тут – офицер, большие деньги, заграница…
Зазвонил телефон.