– Это когда завихрения воздуха сильные и самолет трясет так, что он вот-вот развалится. Ну это как вода. Воздух и вода – физические законы для них одинаковые. И вот лодка может плыть по спокойной воде. А может в бурлящем потоке. Так и самолет.
– Да, я понимаю.
– Знаешь, я тогда с жизнью распрощалась. Я думала, что нам пришел конец. Но даже тогда мне не было так страшно, как сегодня. Потому что сегодня я увидела, как испугался Сергей.
Это она о Проскурове. Обнаружив его страх, она испугалась еще сильнее.
– Страх испытывают все, – сказал Китайгородцев. – Смелый не тот, кто не боится, а тот, кто сможет себя в руки взять.
– Это ты по службе стараешься? – заподозрила Виктория. – По соображениям профессиональной этики не хочешь о хозяине сказать худого?
– Сергей Алексеевич себя мужественно вел. Он был без оружия и все равно к бандитам вышел. Это поступок.
– А ты боялся?
– Да, – признался Китайгородцев. – Было страшно. Особенно когда понял, что в машине заперт и граната вот-вот взорвется.
Виктория долго смотрела на огонь, о чем-то думая. Потом сказала:
– Все боятся, ты прав. Про собаку слышал? Про охранную, которая у нас в вольере заперта. Когда стрельба и взрывы начались – померла. Разрыв сердца. Тоже жертва, если разобраться.
Проскуров вернулся уже под утро. Он тоже не захотел проводить остаток ночи в своем огромном доме, а пришел туда, где была Виктория.
Был он чернее тучи. То ли устал так сильно, то ли перенесенные на ночь встречи на него повлияли. Зашел на кухню, где коротал время в одиночестве Китайгородцев, одарил телохранителя тяжелым взглядом, ничего не сказал, хотел уйти, но вдруг сказал:
– Я сегодня с Шалвой разговаривал. С Тесадзе. Грузина жалко.
Его сын погиб в проскуровском доме.
– Завтра уезжаем, – объявил Проскуров. – Никаких отсрочек.
Приехавший ранним утром Хамза застал Китайгородцева у плиты, тот колдовал над парящей кастрюлей.
– Что у нас на завтрак? – без улыбки осведомился Хамза.
– Манная каша.
Вот тут Хамза рассмеялся.