И я натолкнулся взглядом на печальный взгляд Мартынова. Сердце мое оборвалось и упало в ноги.
– Как – нет?
– Она умерла. Несколько часов назад.
– Что вы с ней сделали? – спросил я тихо и страшно.
У Мартынова дрогнула щека.
– Она сама, Женя. Своими собственными руками.
И раскрыл наконец ту самую папочку. А в ней были фотографии. Много. Совсем еще свежие. Я всмотрелся в ту, что лежала сверху, не выдержал и закрыл глаза. Имели ли вы когда-нибудь несчастье видеть повешенного человека?
– Мы приехали за ней, – словно откуда-то издалека послышался голос Мартынова. – Не знали точно, там ли она. Просто проверяли. Местные сказали, что она там. Мы начали поиск, но не успели. Наверное, она увидела нас. И поспешила сделать это…
Мартынов закрыл свою ужасную папку.
– Она была мотором всему. Неизвестно за что так хотела отомстить Жихареву, что натравила на него собственного мужа. И до последнего, кажется, надеялась, что все сойдет ей с рук.
Помялся, прежде чем продолжить:
– Прости, Женя. Мне очень жаль.
Как будто он был в чем-то виноват.
– Вы мне обещали кого-то показать.
– Ах, да, – воодушевился Мартынов, обрадовавшись возможности сменить тему разговора. – Пойдем.
Вывел меня в коридор. Мы поднялись на следующий этаж. В одном из кабинетов, куда мы пришли, находились двое. Милиционер у двери, и еще один человек – он сидел на стуле спиной ко входу, когда мы вошли.
– Встань! – буркнул ему в спину Мартынов.
Человек поднялся со стула, обернулся, и я его узнал. Толик. Тот самый, что настрочил на меня некролог. Вот его увидеть здесь я никак не ожидал.
– Там же его взяли, – сообщил Мартынов. – Где и Бояркова была. Только в разных домах.
Теперь я понял, где скрывалась Ольга. Где было то место, о котором они оба могли бы знать – и Ольга, и Толик. Деревня в Подмосковье. Та самая, в которой якобы хозяйничали оставшиеся с войны партизаны. Деревня, по прихоти судьбы на время выпавшая из суеты жизни. Там не было никого посторонних, ночлег стоил какие-то копейки и можно было укрыться от свалившихся на голову невзгод.