– Обменный пункт! – взорвался Степан. – Вот тут! В этом окне! Сидит, гад, на стульчике! Я ему деньги отдал! Он взял и наверх уехал!
Жилец стремительно отступил на безопасное расстояние и только после этого решился дать пояснения:
– Я тут с семьдесят девятого года живу, товарищ. И обменного пункта тут не было отродясь.
Степа дернулся.
– Но подъезд тут очень странный! – поспешно сообщил продусмотрительный Степин собеседник. – Очень подозрительный, скажу я тебе, подъезд! Тут такое иногда происходит!
Он закатил глаза и покачал головой.
– Очень темная история! Очень!
И снова закатил глаза.
– Тут и привидения бывают! Я сам один раз видел, но только разве кому скажешь? Сразу заведут амбулаторную карту и отвезут в Кащенко! – вздохнул он, переживая. – Вот ты говоришь – обменный пункт! Верно! Верно!!! – горячо сказал жилец.
Он даже хотел обнять своего незадачливого собеседника и сочувственно-одобряюще похлопать по спине, да не решился приблизиться. Кто его знает, чего от него можно ждать. Еще покусает!
– Но я тебе честно скажу… – Жилец понизил голос почти до шепота. – Я в этот обменный пункт верить верю, а вот спроси меня кто посторонний – я ни за что не признаюсь. Скажу, что не верю. Что все это бред. Что чушь собачья.
– Почему? – обреченно осведомился Степа, уже понимая, что принадлежавшие ему до недавнего времени десять долларов уехали в лифте навсегда и, уж конечно, никогда к нему не вернутся.
– А потому, что если что-то даже и есть и ты сам лично это видел, но все другие, кто вокруг, говорят, что этого нет и быть не может, – надо соглашаться с большинством.
– Но мои деньги!..
– Я понимаю, – мягко сказал жилец. – Но настаивать все равно не надо. Себе дороже выйдет. У них ведь как? Если ты упорствуешь в заблуждениях и не согласен с большинством – значит, ты болен. А раз болен – тебя надо лечить. А где от этого дела лечат? – Жилец нежно похлопал себя по макушке.
– В Кащенко, – обреченно признал Степа.
– Вот я тебе и говорю. Так что ты не очень-то!..
Было видно, что зла он Степану не желает, а вовсе даже наоборот – понимает и сочувствует. Сердечные все-таки у нас люди. Вот говорят про наш народ, что он то, мол, да это. А не так это все! Придя к столь важному для себя и для своего народа заключению, Степан несколько ожил и даже отлип от стены, которая поддерживала его последние несколько минут.
– Сволочи! – коротко резюмировал он.
– Кто?