– Нет, он у меня по врачебной части.
Заныло материнское сердце. Если с нею какая беда приключится, сын останется один.
– По врачебной – это хорошо, – оценил Маркелов.
Женщина не верила ни единому его слову. Улыбается и о сыне расспрашивает, а у самого в душе ничего доброго. И про сына, наверное, он не просто так вспомнил, а чтобы намекнуть собеседнице, что надо бы ей быть посговорчивее да пооткровеннее, помочь, в общем, следствию, а то ведь сын, не ровен час, без матери останется и будет, бедолага, ей передачки носить.
– Да вы успокойтесь, – сказал участливо Маркелов и плеснул в стакан воды. – Выпейте вот.
Галина Петровна выпила воду, а когда подняла глаза, встретилась взглядом с Маркеловым. Тот смотрел на нее цепко и хищно. Женщина закашлялась. Маркелов не отвел взгляд.
– Вы можете мне сказать, какой был процент черного нала? – спросил он. – Какая доля денег крутилась в звонаревской фирме без документального оформления?
– Я не в курсе.
– Я вас посажу.
– Что?!
– Я вас посажу, – спокойно повторил Маркелов. – Если вы мне не поможете.
По нему было видно – точно посадит. Он из тех людей, у кого нет ни малейшего представления о сострадании.
– Я не совсем поняла вопрос, – запаниковала Галина Петровна.
– Повторяю. Какой процент от проходящих через Звонарева денежных сумм составлял черный нал, то есть не учтенные, не оформленные документально деньги?
Пауза. Женщина еще колебалась.
– Вы знаете примерный объем этих сумм, – сказал Маркелов, чтобы помочь ей решиться. – Поскольку вам приходилось на неучтенный товар составлять липовые накладные.
Они и это, оказывается, уже знали. У Галины Петровны не выдержали нервы, и она заплакала. Плакала горько, потому что и себя ей было жалко, и боялась тюрьмы, и за сына переживала. Маркелов молча пережидал паузу.
– Он дал мне понять, что уволит, – сквозь слезы сказала женщина.
– Звонарев?
– Да, Звонарев. Я составляла бумаги, но что я могла сделать?