– Крамаренко! Он не воспитывался в детском доме в Твери! Здесь вообще не помнят такого человека! Значит, и рана в его груди действительно огнестрельная!
Глава 20
Удалов выглядел уставшим. Сидя в кресле, вытянул ноги и положил их на стул. Дружинин сидел рядом, теребя в руках свернутую трубкой газету.
– С его огнестрельной раной все ясно, Андрей. Он ее получил в «Антитерроре».
– Он же говорил…
– Он это жене своей говорил, Андрей. Чтоб без подробностей и чтоб это ей не показалось слишком страшно – потому и соврал про детдом. Кстати, – вспомнил Удалов, – с этим детдомом какая-то чепуха получается. Я просмотрел бумаги, которые остались после Крамаренко: получается, что он действительно из детдомовских.
– А там о нем даже упоминаний нет. Может, другой какой-то детдом, не тверской?
– В том-то и дело, что тверской. Нестыковочка. Ты понял?
– Пока нет.
– И я, – невесело засмеялся Удалов. – Получается так, что он вроде бы ниоткуда взялся. Вот чудеса.
Он вздохнул.
– Его действительно готовили к кремации. Хорошо еще, мы успели – снимочки сделали, отпечатки пальцев сняли.
– Зачем?
– На всякий случай. Кстати, медэксперты подтвердили, что рана у него в груди огнестрельная. И на щеке – тоже след от пули.
– На щеке? – нахмурился Дружинин, вспоминая.
– Ну помнишь, он еще рассказывал, что он потому и в живых остался, что его ранили в щеку на задании и он из-за этого не полетел в Африку, где вся их группа погибла.
– Да, припоминаю теперь, – пробормотал Дружинин. – Вот бы у его жены про этот след на щеке спросить.
– А-а, брось, Андрей. Он все от нее скрывал, как я понимаю. Немногословный был парень.
Удалов прикрыл глаза.
– Я могу идти, Федор Иванович?