– Я вчера звонил вдове Крамаренко, – вставил наконец Дружинин.
– Да? Ну и что же?
Было видно, что Удалов всецело поглощен мыслями о предстоящей операции и слушает невнимательно, но история с загадочным ранением Крамаренко так тревожила Дружинина, что он никак не мог перенести обсуждение этого вопроса на потом.
– Вы помните о его ранении в щеку?
– Да, – рассеянно подтвердил Удалов.
– Он рассказал своей жене, что его ранили в одной из операций, проводимой «Антитеррором».
Удалов некоторое время еще всматривался во вспыхивающий впереди маячок, потом обернулся к Дружинину и сказал, нахмурившись:
– Повтори. Я что-то не совсем тебя понял.
– Все вы правильно поняли, Федор Иванович. Жена Крамаренко знала, что ее муж служил в «Антитерроре» и что шрам на щеке – от боевого ранения. И про то, что это ранение ему жизнь спасло, тоже знала. Крамаренко, оказывается, этого от нее не скрыл.
– А вот о ранении в грудь почему-то чепуху городил.
– Вот именно!
– Ничего не понимаю, – признался Удалов. – Если у него от жены не было секретов, зачем нужно было сочинять историю с детдомом? Тем более если он в том детдоме и не был никогда.
Их машина, следуя за милицейской, свернула в переулок и остановилась. Дорога впереди была перекрыта. Здесь суетилось множество народа, а дальше, уже через каких-нибудь тридцать метров, не было ни души, и это безлюдье выглядело зловеще.
Удалов первым выскочил на пыльный асфальт. К нему тотчас подбежал чрезвычайно возбужденный толстячок:
– Федор Иванович! Здравствуйте! Заждались мы вас!
– Где? – отрывисто спросил Удалов.
– Там. – Толстячок махнул рукой. – Второе здание по правой стороне.
– Как это было? – так же отрывисто спросил Удалов.
– Бандиты проникли внутрь, по предварительным сведениям – трое. Почему охрана банка открыла им дверь – пока неясно.
– Что там за милицейская машина у здания банка?