– Дуешься на меня?
– За что?
– За то, что я тебя когда-то с Кипра вывез?
– Нет, – искренне ответил Никифор. – Мне моя жизнь нравится. Занимаюсь настоящим делом. Чувствую себя человеком. Если бы мы в тот раз остались на Кипре, нас, может быть, и в живых бы сейчас не было. Такие деньги, – покачал головой. – Наверняка к нам бы уже пришли. И защиты от этого никакой нет. Нет спасения. И потом… Чего вам терзаться? Вы свою работу выполняли. Верили, что так будет лучше. Мне и вправду так лучше. Только вот с Катей плохо получилось. Да и тут, если разобраться, вашей вины нет…
Он запнулся. Не сразу решился продолжать. То есть сам для себя он выводы сделал, но теперь этими выводами предстояло поделиться с посторонним человеком…
Никифор хмурился. Корнышев делал вид, что целиком поглощен своими галетами.
– Так получается, – сказал с усилием Никифор, – что мы порой страдаем из-за людей, которых любим и которые любят нас. Из-за самых близких наших. Вот мой отец…
Подступал, похоже, к главному.
– Давай не будем об этом говорить, – великодушно предложил Корнышев.
Никифор будто его не услышал.
– Он позаботился о Кате, – сказал старлей. – Или о нас обоих, что точнее. Он думал, что делает нам лучше. Что обеспечивает наше будущее. А будущее в итоге оказалось вот таким, – с горечью сказал Никифор и повел вокруг рукой. – Бедную Катю гоняют по всему лесу, и я еще не знаю, останется ли она в живых. Я-то ладно – я ей брат, и я ее люблю. А вы идете вместе со мной и, случись что, будете голову подставлять под пули. Ради чего?
Только теперь Корнышев догадался, к чему весь этот разговор. Никифор у него прощения просил. За своего покойного отца. Потому что не было уже полковника Ведьмакина в живых, а все тянулась цепочка страшных и кровавых событий, предопределенных давними поступками полковника. Не дрогни он тогда, совладай с искушением – и судьбы многих людей складывались бы иначе. Катя, Никифор, Корнышев, Нырков, Потапов… Всех сразу и не упомнишь, кто мог бы полковнику Ведьмакину предъявить свой отдельный счет.
Корнышев потрепал Никифора по плечу.
– Ника, мы всех их победим! Вот увидишь!
Он просто хотел парня приободрить.
Но больше ничего не успел сказать.
Потому что где-то далеко-далеко, ниже по ручью, ударили автоматные очереди. Сначала короткая, в три выстрела. А уж потом – долгая, нескончаемая, убийственная.
Костомаров напрасно взбирался на дерево, только терял время. Он появился под деревом через минуту или две после основных развернувшихся здесь событий, и самого главного не видел.
Когда страх окончательно сковал Катю, она вцепилась в ствол дерева мертвой хваткой и молилась истово, как это случалось в самые тяжелые моменты ее житья-бытья в скиту. Медведица, разъяренно рыча, поднималась все выше. Катя в ужасе закрыла глаза. Она ждала, когда зверюга своей когтистой лапой рванет ее плоть. Уж лучше сразу – да об землю. Один конец. Катя открыла глаза. Увидела клыки медведицы совсем близко. Да, лучше уж об землю. Оттолкнулась от ствола и полетела вниз. Промелькнула черной тенью мимо не успевшей среагировать медведицы. Пытаясь ухватиться за ветки, раз за разом срывалась, но падение замедлялось, ветки амортизировали, как батут, и хотя Катя упала с дерева бесформенным мешком, все-таки обошлось без крупных несчастий. Она ушиблась, но руки-ноги уцелели. Катя была как получивший ранение в бою солдат – тот тоже порой в горячке боя не замечает своих ран.
Прихрамывая, Катя побежала прочь. Она слышала, как рычит разъяренная случившейся неудачей медведица. Потом мужские крики. Потом автоматная стрельба. Любой звук только прибавлял сил Кате. Она бежала, не разбирая дороги. И, только уже отбежав достаточно далеко от страшного места, обнаружила близко протекающий ручей. Оказывается, она подсознательно все это время удерживала его в поле зрения, используя как путеводную нить, которая должна была вывести ее к парому.
ebooksa