Пауза тянулась долго, и доктор подумал уже, что ничего больше не услышит, как вдруг старуха произнесла, не открывая глаз:
– Алла – хорошая девочка. Только ей было тяжело. Болела.
И Полянский говорил, что Алла лежала в больнице.
– Чем она болела? – спросил Хургин.
– Болела, – повторила старуха, будто не слыша вопроса. – Операция. Чуть не умерла.
– Сестра к ней приезжала, – попытался направить разговор в нужное ему русло Хургин. – Марина ее звали. И с ней был сын.
Чтобы было понятнее, даже ткнул пальцем в фотографию.
– А потом она все равно умерла, – сказала старуха.
Она не слышала, что говорил собеседник. Обрывки мыслей приплывали из ниоткуда, и она эти мысли озвучивала с трудом – куда уж было еще осмысливать сказанное другими людьми.
– Оставьте вы ее, – сказала девушка с досадой. – Вы же видите – она совсем плохая.
Хургин чувствовал себя неловко в этом доме. Чужая жизнь, и он в эту жизнь вторгся в не самое подходящее время. Вышел из комнаты в коридор, и девушка вышла следом, плотно прикрыв за собой дверь.
– Вы ее внучка? – спросил Хургин.
– Да. Родители вот доверили присматривать.
Хургин взглянул на девушку вопросительно.
– Как-то вы так это сказали… – Он помедлил, пытаясь подыскать нужное слово. Не нашел. – Не очень вам это нравится, да?
– А вам бы понравилось? Ходить за ней – удовольствия мало. Горшок туда, горшок сюда. Родители-то не хотят этим заниматься.
– А вы, значит, сознательность проявляете.
– Мне квартира нужна, – засмеялась непонятливости собеседника девушка. – Родители говорят: хочешь жить отдельно – иди доглядывать бабку. Помрет – квартира твоя будет. Вот я и отрабатываю будущие квадратные метры.
Хургин, и прежде мрачный, посмурнел лицом еще больше.
– Прощайте! – сказал поспешно.