– А где искать Алексея? – спросил он.
Хургин пожал плечами:
– Не знаю.
– А если хорошенько подумать?
– Я действительно не знаю.
– Кем он может быть, по-вашему?
– Профессия?
– Да. Пишет диссертацию, как Олег?
– Возможно. Но не надо искать прямого сходства. Есть нечто иное, что их объединяет.
– Что?
– У них схожие характеры. Про Олега рассказывали люди, которые его хорошо знали, что он был замкнут, не любил компаний, происходившее с ним, как правило, переживал в душе. Вам это ничего не напоминает?
– То же самое рассказывали об Алексее.
– Вот! – сказал Хургин. – Об этом я и говорю. Алексея будет сложно найти. Он где-то в стороне от людей, сам по себе, на отшибе. Вы обратили внимание, чему Олег посвятил свою жизнь? Взялся за диссертацию, что-то там о латыни. Понимаете? Он в седой древности укрылся, ему никто не нужен. Спрятался.
– И Алексей может себя вести подобным образом?
– Думаю, да. Попробую сейчас сформулировать, но все это будет очень зыбко и неконкретно, – Хургин развел руками, будто извиняясь. – Итак, стремление к уединению. В жизни, в мыслях. Все время один. Даже если рядом люди, то все равно не с ним. Тихое, укромное место. Олег, например, приходя в библиотеку, всегда садился в самом углу, у окна. Особое ощущение уединенности, так я понимаю. Мечта – чтобы никого не было вокруг. В общем, если абстрактно представить лелеемый им идеал, ту среду обитания, где ему было бы наиболее приятно проводить время, то это кладбище.
Хургин не видел, как при его последних словах вздрогнул Большаков.
– Да, именно кладбище, – продолжал он. – Даже вот эта тяга Олега к латыни, к мертвому, по сути, языку…
Он увидел наконец выражение лица Большакова и осекся.
– Кладбище! – потрясенно произнес Большаков.
Он заметно побледнел.