– Ненормально.
– Так сохраните мою семью. Верните меня моему ребенку. Всего-то и делов – дайте с потерпевшей переговорить. Ведь она единственная, кто видел убийцу в лицо.
Врач молчал, хмуро разглядывая деревья за окном.
– Вы не любите милицию, – сказал Большаков.
Врач промолчал.
– Что-то было у вас в жизни такое… неприятное. Да? И вы на нас на всех обиделись.
– Вы моего сына посадили, – сказал внезапно врач.
Значит, Большаков не ошибся.
– Не мы посадили, – сказал он. – Суд.
– Не суд. Милиция его посадила. Сфабриковали дело, а суд проштамповал. Восемь лет. Когда он выйдет, ему будет тридцать три. Его ребенку – восемь.
– Значит, вы не согласны с приговором?
– А вы как думаете? – поднял глаза врач.
Большаков пожал плечами:
– Если не согласны – требуйте пересмотра дела. Обратитесь к адвокатам…
Замолчал внезапно, и в кабинете повисла тишина.
– Это глупо – мстить таким способом, – прервал паузу Большаков. – Любая месть слепа, но ваша… – Он даже развел руками, давая понять, как нелепо выглядит поступок врача. – Вы на нас обиделись, но в чем виноваты люди, которые могут стать следующими жертвами убийцы? Пока мы даже не знаем, кого искать. А вы от нас прячете единственного свидетеля. Это подло. Подло и мерзко.
Врач поднял на Большакова глаза.
– Да, – подтвердил Большаков. – Подло и мерзко. И еще я вам одну вещь скажу. Я с этой девушкой переговорю обязательно. Даже если для этого мне придется вас нейтрализовать.
– В наручники закуете?
– Зачем? Вас просто снимут с работы.