– …как я не усмотрела – не знаю…
Наверное, все-таки сын.
– …а там такой обрыв был, невысокий, метра два, отвесная скала, абсолютно гладкая, как стена в квартире…
И только сейчас Кирилл понял, что она плачет, но почему-то побоялся показать, что обнаружил это, и затих, затаился.
– Он упал в воду и, наверное, разбился о нее, или что там произошло – но очень быстро все случилось, я только короткий вскрик услышала.
Она заплакала, уже не сдерживаясь. Кирилл приподнялся на локте и стал вытирать слезы на ее лице, но слез было много, и тогда он, взяв Анну на руки, понес ее к воде. Она затихла и уткнулась ему в грудь мокрым лицом. Кирилл, придерживая одной рукой Анну, другой зачерпывал воду в ладонь и протирал Анне лицо.
– Соленая, – прошептала она. – Вода соленая.
И всхлипнула по-детски. Кирилл склонился и поцеловал ее в губы. Анна вдруг расцепила руки, оставляя Кирилла, и поплыла. Ночь была темной, но поверхность океана, казалось, слабо осветилась. Кирилл нырнул, долго плыл в этой святящейся воде и всплыл далеко впереди Анны. Она кувыркалась в воде и встала на дно, здесь оказалось совсем неглубоко.
– А там было глубоко, – сказала Анна. – И еще – сильное течение, водоворот прямо под скалой. И Сережу мы не нашли.
Кириллу показалось, что она опять начала плакать.
– Даже могилы нет. Исчез, сгинул. Как и не было.
После этих слов долго молчала.
– Я не смогла там оставаться.
И поэтому уехала. Попросила направить ее на другую станцию. Так понял Кирилл.
– А муж? – осторожно поинтересовался он.
– Он после случившегося взял продукты, ружье и ушел в сопки. Две недели пропадал, оплакивал Сережу. Он там, в сопках, я – на станции. Каждый сам по себе. Как-то в одночасье выяснилось, что семьи-то и нет. Был Сережа – и была семья, а без него, как оказалось, нас больше ничего не связывало.
Потеряла сына. Потеряла семью. Ничего, кроме боли, нет там, в прошлом. Кирилл привлек к себе женщину, и она затихла. Была печальна и податлива. Кирилл поцеловал ее в закрытые глаза. Нежно и с любовью.
– Я про тебя поняла кое-что, пока ты отсутствовал.
Не голос, а шепот.
– Что, родная?