– Обещаю, – сказал Григорьев. – Раз в неделю, а больше – ни-ни.
– Ну и жизнь, – притворно вздохнул Бородин. – Он с ней спит, а я ей плачу зарплату.
Григорьев вернулся к своей спутнице.
– Что-нибудь стоящее нашли, Инга?
– А вам самому что-нибудь понравилось?
– Да, кулон. Вон в той витрине.
– Такой, овальный, да? С голубым камнем?
– Да.
– И мне он понравился.
– Значит, у нас с вами вкусы совпадают, и мне это нравится, потому что ваш вкус, Инга, безупречен, – мягко стелил Григорьев.
Кулон и вправду был хорош. Небольшой и искусно выделанный, в его блеске таилась какая-то тайна. Григорьев жестом подозвал одного из молчаливых парней, слоняющихся по залу со скучающим видом. Инга поначалу приняла этих людей за охранников.
– Я хочу купить вот эту вещь, – сказал Григорьев и ткнул пальцем в пуленепробиваемое стекло витрины. Его палец был такой же значительный и холеный, как и сам хозяин.
Парень коротко кивнул, предложил:
– Пройдемте в соседний зал, там оформляют покупки.
И опять Григорьев оставил Ингу одну, но на этот раз она пробыла в одиночестве совсем недолго. Кто-то тронул ее за локоть, она поспешно обернулась и увидела Эллу.
– Надо же! – сказала Элла. – Не видеться целых два года, чтобы в конце концов встретиться на таком мероприятии.
У нее был все такой же ищущий и цепкий взгляд.
– Кто это с тобой был? – спросила Элла. – Уж не Григорьев ли?
Инга хотела ответить, что она здесь случайно, что ее просто попросили помочь, а вообще она с Григорьевым едва знакома, но ничего этого она не сказала, потому что Элла закатила глаза и произнесла с чувством:
– Ну ты даешь, подруга! Григорьев – это тебе не мальчики-студентики. Григорьев – это ого-го!