Седая весна

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это правда? — удивилась Юлька.

— Даю слово! Ни в чем не стемнил.

— Тогда до вечера! — отозвалась звонко. Макарыч вернулся в «малину» измятый, усталый, со счастливыми глазами и улыбкой от уха до уха,

— Где носит тебя, твою мать? — гаркнул пахан, едва увидев Макарыча. — Опять с блядями кувыркался?

— Дослушай, пахан, я канаю в твоей «малине» слишком давно, дольше других! И не потерплю, чтобы на меня разевали пасть, как на сявку! Кончай наезжать! Иначе сам устрою облом! Когда это фартовому запрещались женщины? — рявкнул Макарыч.

— Не на тебя! Непруха, кент! «Малину» мусора вчера сгребли. В кабаке. Теперь не выскочить. Городские фискалы нас засветили. Всех до единого. Я еле смылся. И тебя шмонают. Надо по одному сорваться. Чем дальше, тем лучше. Глядишь, через время, когда уляжется, снова сможем фартовать. Но не теперь. «Тыквами» рискуем. Возьми вот липовые ксивы. По ним где-нибудь в глуши продышишь, — протянул паспорт, военный билет и трудовую книжку.

— А моя доля?

— Кентов надо выручать!

— А я при чем? Столько лет пахал на общак! Там твоих меньше! Верни мои и расскочимся! — потребовал «медвежатник».

— Какой ты кент? Дешевка! За башли мне, пахану, готов вцепиться в горло! Как сявка! А ведь я тебя спас, вырастил! Держал!

— Держал! — Макарычу вспомнилось прощание с Юлькой, когда он, десятки раз рисковавший жизнью, не смог ответить на ее вопросы. Ведь скажи правду и потерял бы Юльку навсегда. И уже никто в целом свете не назовет любимым…

— Послушай, пахан, давай добром расскочимся! Мне тоже дышать надо! Кентов хочешь достать из ментовки, возьми башли из их доли! Меня никто не снимал с зоны, тем более за счет общака и чьих-то наваров! Они влипли не в деле, по бухой накрылись!

— Ты требуешь долю? — потемнели глаза пахана. Макарыч не услышал, как тихо открылась дверь. Он стоял спиною к ней и понял по-своему поспешность пахана, выхватившего наган. Макарыч опередил. Он всегда стрелял без промаха и наповал.

Лишь пахан и «медвежатник» знали, где находится общак «малины» — вся касса банды. Но теперь, как понял Макарыч, пахан решил убрать его. Медвежатник опередил. И увидев мертвого пахана, невольно вздрогнул. Фартовым законом строго запрещалось поднимать руку на своего. Лишь по решению схода устраивались разборки между «малинами».

— Что же будет теперь? Прознают свои, за пахана голову свернут, — забыл про общак.

— Ложись! — услышал внезапное за спиной. Макарыч резко развернулся и тут же был сбит на пол ударом в подбородок.

Он отлетел в угол смятым комом, без сознания и памяти.

Сколько он лежал, как оказался в камере милиции — не знал. Вокруг никого. Пустые нары, он один. Вспомнился убитый пахан, удар страшенной силы.

— Кто меня долбанул? Конечно, свой, за пахана. Кто ж еще умеет так классно махаться? — услышал тихий стук в стену — знакомую, родную азбуку и расплылся в улыбке. В соседней камере оказались свои кенты. Они отстучали Макарычу, как и где их взяла милиция. Спросили, думает ли пахан помочь им? Макарыч отстучал, что случилось. На всякий случай сообщил, где искать общак.

— Кто из наших остался на воле? — спросил фартовых.