— Примерно за неделю до ее отъезда в деревню.
— Что за встреча была?
— Ну, я ж говорил, ничего меж нами не было.
— Она сказала, что едет в деревню?
— Нет.
— Тогда она была знакома с ворами?
— Кто ее знает. Не говорила о своих хахалях. И я не спрашивал.
— И вы весь месяц не знали, где она? Или не искали Евгению?
— Она и до этого, случалось, исчезала надолго. С кем была, где — не говорила. Сам тоже не спрашивал. Звонил ей домой. Мамашка отвечала. Но никогда не знала время возвращения Мартышки. Та ей не отчитывалась.
— Вы знаете, где она похоронена?
— Ирка сказала.
— На кладбище были?
— Нет. Не мог. Да и к чему? Моя, если узнает, душу вышибет или уйдет от меня. Кому такое надо? Ни первого, ни последнего себе не пожелаю.
— В день смерти Евгении чем занимались, где были?
— В венеричке лечился. Как последнего гада уколами замучили. Больше месяца на них держали. Не только на улицу, во двор не выпускали. Воздухом подышать.
— Одного не пойму, если Лапшина была больна сифилисом, она перезаразила бы всех воров…
— Они умней меня оказались. Без галошей в грязь не лезли. Но все ж кто-то накололся, коль выгнали из деревни. Просто так не вышибают. Такое и дураку понятно.
— Когда вы вышли из больницы, сразу позвонили Жене?
— Я сначала нашел Ирку! Когда разыскал, харю ей расквасил за все разом. Она мне про Мартышку и сказала.
— Евгения знала, где и как вас найти в случае необходимости?