— Я не собираюсь быть игрушкой в их маленьких играх.
Она засмеялась.
— Что я сказал смешного? — спросил он с надеждой, что этот смех внезапно не перейдет в истерику.
Она продолжала смеяться, а он наблюдал за ней с глубокой озабоченностью. Наконец она взяла себя в руки.
— Вы изумительны.
— Почему? — спросил Эдем.
— Потому что вот вы сидите здесь, весь избитый, в подлинной беде, неспособный даже подняться, не говоря уж о том, чтобы ходить, и вы еще можете говорить о том, как вам выбраться отсюда. Вы действительно очень крутой парень, любовь моя.
— Мы выберемся отсюда. — В его голосе звучала уверенность, которая ее удивила. Черт побери, если он верил в это, то почему же не должна верить она?
Он придвинулся к ней и погрузил свое лицо ей в руки. Затем он нежно ее поцеловал; она почувствовала теплоту еще сохранявшихся его жизненных сил.
— Они обожгли ваши волосы, — сказал он.
— Я думала, что вам понравятся короткие.
— И вы уверены, что они ничего больше не сделали?
— Нет. Они никогда не дотрагивались до меня.
— Но тогда почему у вас разбита губа?
— Потому что я кричала на них. Один из них дал мне в зубы, чтобы заставить замолчать.
— В большой рот.
— Это всегда было моей проблемой.
Некоторое время он прижимался к ней, и они ничего не говорили. Так мало было времени, и так много нужно было сил, чтобы выстоять.
— А Маркус был с вами? — вдруг спросила она.
— Оба вы были. — Эдем опять промолчал о той мучительной боли, которую они ему причиняли. Не рассказал и того, как тревожился за нее и просил Маркуса помочь им обоим.