– Иди, говорю. Люди тебя хотят видеть. Ле… Лед.
«Илья? – чуть не воскликнул Борис Леонидович, но за время, проведенное в неволе, приучился уже придерживать язык. И чудовищной неосторожностью, абсолютно непродуманным поступком казалась ему теперь выходка с «узнаванием» Каледина в Кара-Арысе. – В самом деле – он? По крайней мере, вот этот белобрысый – из воров».
Однако в бараке, куда привел его белобрысый, Каледина он так и не увидел. Зато тотчас же различил знакомые все лица с карагандинской пересылки: толстопузый Сава и Сережа-мордвин, которые были этапированы в Забайкалье тем же вагонзаком, что и Каледин с Вишневецким. Мордвин отбивал такт ложкой и напевал блатную песенку:
Ты не стой на льду – лед провалится,
не люби вора – вор завалится…
Эти двое – Сава и Сережа-мордвин стояли в непосредственной близости от смотрящего, дюжего верзилы, которого, правда, время от времени одолевали приступы нестерпимого кашля, сотрясающего весь внушительный корпус авторитета. Наиболее заслуженным вором на зоне был, конечно, Платон, но ростовский вор в законе – один из двух, кто носил здесь такое звание, – отказался от должности смотрящего в пользу вот его – Креста. И на сходке Платон подтвердил высокое право Креста блюсти воровские законы в лагере.
И до этого времени Крест с достоинством выполнял непростую эту миссию, отделяя зерна от плевел, а агнцев от козлищ. Агнцами, конечно, всегда были честные воры, а за козла отвечали те, кому и положено, – совершающие ходку по 58-й. Креста побаивался и всегда держал в уме его позицию сам начальник ИТУ капитан Коровин. В последнее время Кресту, правда, все чаще требовалось посещение медчасти, но это не мешало ему железной рукой держать эту черную зону.
Крест сидел на нарах и прихлебывал чай.
– Он? – кивнул положенец на подведенного вплотную Вишневецкого.
– Он, – подтвердил Сава.
Голос у Креста был тихий, чуть надтреснутый. Но все знали, какая глотка прорезывалась у него, если требовалось возвысить голос по непоняткам.
– Что ты там говорил про Льда? Он человек уважаемый. Непонятно, отчего ты мусолишь его имя. Откуда знаешь?..
– В Желтогорске…
– Правильно. Ты говорил, что был учителем Льда?
У Креста подергивался правый глаз. Это подергивание наряду с тихим, спокойным, мерно произносящим слово за словом голосом оказало на Вишневецкого какое-то парализующее действие. Губы не слушались Бориса Леонидовича. Он успел ответить только с третьего раза:
– Да. Учителем истории.
– Он сказал, что был учителем истории в школе-интернате, где он учился в подростковом возрасте, – сунулся Сережа-мордвин, который, верно, слово в слово, вызубрил все сказанное Борисом Леонидовичем в четвертом бараке Кара-Арыса.
– Он приютский? Кто были его отец и мать? – спросил Крест.
– Он… Я не знаю. Наверно, из какой-то…
– У него фамилия белогвардейского генерала, – подал голос какой-то одноглазый тип в заштопанном бушлате. – Конечно, такому фартовому парню, как Лед, этакая лихая фамилия тоже канает.