– Какого белогвардейского генерала? Лед из воровской семьи, вырос в притоне.
– Отец – босяк, сгинул в Гражданскую, а сам Лед из тех старорежимных, кого раньше называли «серыми».
– Короче, правильный вор!
Это коллективное изложение биографии Каледина, не имеющее ни малейшего отношения к истинному положению дел, было встречено одобрительным ревом. Правда, это одобрение наткнулось на присутствие в бараке человека, который, быть может, знал о Льде больше. И этого человека спрашивали из добрых побуждений.
Пока.
– Значит, ты учил Льда истории? – задушевно спросил Крест.
– Да.
– И что, хороший ученик?
– Н-не жалуюсь.
– Бузил?
– Ну… не без того… все-таки возраст такой, без бузы не обойдешься, – проговорил Вишневецкий. По лицу его тек пот. Он не понимал, куда клонит этот тихоголосый человек с подергивающимся глазом, он упорно не понимал, что он него хотят.
– И чему ж ты его учил? – выкрикнул Сава. – Как исторические воры пасли лохов и подрезали у них «шмелей»?
– Помню… про убийство Цезаря, – уронил Вишневецкий.
– Правильные у тебя сюжеты. Таких надо подрезать, – сказал Крест. – Ты, мил-человек, присаживайся. Я слышал, непросто ты живешь. Все-таки не на курорте. Прислониться особо не к кому. А человек ты, я вижу, не злой, хоть и фраер. Я бы не то что тебе помог… Но при желании можно. Ты, главное, мне не лепи горбатого. Не говори неправды, стало быть.
– Да я ответил бы вам, только, мне кажется, я не совсем… – начал было Вишневецкий и покосился на белобрысого паренька, который привел его сюда и теперь шнырял промеж всех присутствующих, вызывая неприятные ассоциации с червем, который пролезет в любую пору, в любой проем почвы. Борис Леонидович то и дело на него косился… Крест это заметил.
– Сулима, уйди с глаз долой! – прикрикнул он на того. – Ну, – перевел он взгляд на Бориса Леонидовича, и того снова продернула волна стылого, постыдного животного страха, – Сережа, напомни, кого еще упоминал там наш гость.
– Он говорил про какого-то сотрудника, который сейчас в Москве на высоком посту… Типа, который на «венчании» у Льда, видать, в свидетелях был и слил его. Какого-то товарища Лагина.
У Сережи был очень длинный язык и бурная фантазия: вот сейчас он говорил о том, чего не знал и знать не мог, с легкостью необычайной. Странно, что с такой живостью ума и речи он умудрился уже дожить до двадцати трех лет и имел всего два шрама от ножевых ран.
– Думается, этот товарищ Лагин Льда мусорам в ломбард и сдал, – резюмировал Крест, поморщившись от буйного красноречия «пригретого». – Ща у этого Лагина в Москве такие ломбарды, что умом тронуться недолго! Слышал я об этом Лагине. В свое время человек был записным жиганом, брал на прихват и был еще тем волком, а потом пошел в «чрезвычайку», и вот сейчас, сука, сидит на большом деле в столице, нас всех душит. Если он и Льда придушил, я не завидую…
– Кому? – пробормотал Вишневецкий.