– Все, – отрезал так и оставшийся стоять подле карты Фадеев и, по-видимому, для того, чтобы предупредить дальнейшие вопросы, добавил: – Кроме Левикова. Я иду командиром отряда, с кем именно – решу позже. Идем на семь дней.
– Ни хренасеньки! – присвистнул Крушинин, незаметно цапнул со стола дежурного красную гелевую ручку и, слегка подбодрившись от этой шалости, поспешил догнать Игоря, уже откидывающего брезентовый полог, закрывавший собой деревянную входную дверь.
За пределами помещения дул прохладный осенний ветер. Его порывы заставляли палатки вздрагивать брезентовыми боками, а развевавшиеся над ПВД флаги – хлопать и трепетать. По небу, словно убоявшись наступающей с запада стихии, на восток стремительно летела большая стая воронов. Вышедший наружу Гуревич на мгновение прищурился, привыкая к более яркому освещению, зябко передернув плечами, распрямился и, не дожидаясь, когда на свежем воздухе окажется чуть приотставший Крушинин, вслед за Ефимовым направился к офицерской столовой.
Между тем становилось все пасмурнее. Темные тяжелые облака, медленно тянувшиеся с запада и обещавшие скорый дождь, уже закрыли большую часть небосвода. И только далеко на северо-востоке, у самого горизонта, все еще оставалась узкая, свободная от туч и, наверное, потому пронзительно голубая линия. Пока сверху не упало ни капли, но уже на юго-западе, там, откуда, завывая двигателями, тянулась бесконечная бронеколонна пехотного полка, виднелись свисающие вниз седые космы изливающихся на землю водяных потоков. Хмарь все сильнее окутывала окружающее пространство. Казалось, еще чуть-чуть, и долину поглотят пасмурные сумерки, но тут, совершенно неожиданно, разгоняя наступающую тьму, сквозь прореху туч выглянуло блеклое солнце. Всего на пару мгновений рассыпавшись своими радужными лучами по падающим каплям, оно осветило землю и вновь спряталось, а невольно залюбовавшийся радугой Гуревич перестал смотреть под ноги – вколоченный в землю «столбик» артиллерийской гильзы подвернулся под левую стопу капитана совершенно естественным и ненавязчивым образом.
– Есть! – бодро, даже почти радостно констатировал только сейчас выбравшийся из палатки ЦБУ Крушинин. Он захихикал, видя, как Игорь, взмахнув руками, едва не повалился на землю.
– Едрен батон! – Чудом удержав равновесие, Гуревич подобрал слетевшую с головы кепку и нарочито сердито зыркнул в сторону довольно улыбающегося старлея.
– Лыбься, лыбься! – Игорь нагнулся, поднял с земли первый попавшийся камешек, подбросил на руке, оценивая вес, прицелился в сторону Крушинина и, изобразив замах, бросил его под ноги. После чего, вздохнув, снисходительно буркнул: – Ладно, живи! – И, не дожидаясь ответной реплики, потопал дальше.
Дорожка, вымощенная камнем, огороженная вбитыми в землю гильзами длиной всего ничего – каких-то тридцать-сорок метров, заканчивалась прямоугольной площадкой, которая своей северной стороной вплотную примыкала к офицерской столовой, представлявшей собой обычную брезентовую палатку. Не новую, но вполне приличную, еще не потрепанную «жизнью» и погодными условиями. Перед самым входом в нее лежала большая металлическая решетка для чистки обуви, а слева, врытые глубоко в землю, возвышались два гладко оструганных деревянных столба, соединенные между собой деревянной же перекладиной. На одном из них висел обычный алюминиевый однососковый рукомойник, на втором на больших гвоздях трепыхалось под порывами налетающего ветра белое армейское полотенце. А в приколоченной к перекладине пластмассовой мыльнице лежало тоже белое армейское туалетное мыло.
Подойдя к умывальнику, Игорь намылил руки, сполоснул их, тщательно вытер полотенцем и только после этого шагнул в помещение столовой. В нос сразу же шибанул умопомрачительный запах настоящего украинского борща.
– Офигеть и не встать! – Выразив подобным образом свои эмоции, он снял, и повесил на вешалку кепку и направился к уже сидевшему за столом Ефимову.
– Как на вкус?
– Могло быть и лучше! – ответил Сергей, помешивая ложкой ярко-бордовое, слегка приправленное сметаной варево. Похоже, восторгов Гуревича по поводу приготовленного блюда он не разделял.
А из-за перегородки раздаточной уже появился рядовой Серегин – срочник из взвода материального обеспечения, время от времени выполнявший обязанности официанта. Неся на вытянутых руках поднос с четырьмя дымящимися порциями первого, он сразу же направился к столу, за который усаживался капитан Гуревич.
– Спасибо! – принимая тарелку, поблагодарил капитан и, поставив на стол, тут же запустил ложку в ее ароматное содержимое.
– И мне тарелочку ставь! – весело потребовал появившийся в дверях старший лейтенант Крушинин.
– Этого можно вообще не кормить! – довольно осклабился сидевший за соседним столом командир роты связи капитан Воробьев. – Давай, шеф, тащи лучше сюда!
Солдатик, уже было вознамерившийся снять с подноса еще одну порцию, замер.
– Но, но! – запротестовал вновь прибывший и, не снимая кепки, спешно подрулил к замешкавшемуся Серегину. Широко ухмыльнувшись, он, не обращая внимания на протестующие возгласы дожидавшегося своей пайки Григория, ухватил с подноса тарелку с борщом и, плюхнув ее на стол, опустился на пустующий стул.
– Ну, как оно вам? – спросил он, беря ложку и примериваясь к кусочкам тонко порезанного хлеба. Смятая кепка почти сама собой очутилась на спинке стула.
– Ничего, сойдет, но могло быть и лучше, – повторил слова Ефимова Гуревич. – Капустка квашеная подкачала, а так ничего.