– А не опасно тебе, дружище, возвращаться в Пуэрто Фелипе? – спросил Глеб. – Если узнают, что ты один остался жив…
– Как они узнают? – пожал плечами Умберто. – Те, кто швыряли меня в машину, уже мертвы. Меня вообще не должны были забрать. Шофер в кабине сидел, к нему потом на повороте еще двое залезли. Не берите в голову, сеньор, со мной ничего не случится, – невесело усмехнулся он. – А после того, что я пережил, когда меня чуть не пристрелили… – Парнишка снова пристально посмотрел на Глеба. – А вы кто, сеньоры и сеньориты? Вы от кого-то прячетесь?
– Да как тебе сказать, приятель… – задумался Глеб. – В принципе, мы не злодеи. Прибыли из другой страны – прости, не скажу, из какой, выполняем свою работу, случилась неприятность, а тут еще парни этого вашего Бешеного…
Глаза у паренька азартно заблестели.
– А здорово вы, сеньор, этих сволочей; друзьям расскажу – не поверят. – Он немного подумал, насупился и деловито спросил: – Помощь нужна? Сделаю все, что могу.
И вот тут Глеб Дымов задумался. А почему бы, собственно, и нет? Какие у них шансы? С одной стороны, использовать тяжелый детский труд не совсем прилично по этическим соображениям, тем более использовать парня, который заглянул в лицо смерти и потерял час назад своих родственников. С другой стороны, опять же, почему бы нет? Осталось несколько часов, глупо игнорировать последний шанс, дарованный случаем. Умберто – парень тертый, сообразительный, знает городок и живущих в нем людей. Имеет друзей, имеет связи.
– О чем задумался, детина? – осторожно спросила Люба, а когда он объяснил сложившуюся ситуацию, она чуть не поперхнулась: – Он еще и решиться не может! Надо же, омбудсмен ты наш… А ну, загружай этого счастливчика по полной! Ничего с ним не сделается, двум смертям не бывать.
– Слушай, друг, – решился Глеб, – имеется тут одно дельце, даже пара делец… Знаешь, мы можем тебе заплатить, – начал он расклеивать отсыревшие купюры. – Осталось, правда, немного, но несколько сотен мы можем выделить…
Умберто задрал нос, высокомерно покосившись на деньги, заявил, что помощь его бескорыстна, идет от чистого сердца, и плевать он хотел на деньги. Впрочем, если ему придется привлечь парочку-другую своих приятелей, то, возможно, деньги понадобятся – пацаны не согласятся работать на незнакомых людей от чистого сердца…
Глеб объяснял доходчиво и въедливо, тщательно подбирая испанские слова, описывал приметы людей, в поимке которых они с друзьями заинтересованы, озвучивал отдельные факты. Паренек запоминал с полуслова, и когда Глеб просил его повторить, то охотно повторял и при этом посматривал на спасителя с оттенком превосходства. Он был уже в деле, уже ворошил извилинами и подбирал варианты. Глеб открыл в телефоне фотографию женщины, отправленную Бекшанским, и дал парню хорошенько ее запомнить. Отобрал у Мишки его мобильник (тот потрясенно бормотал: «Не могу поверить, не могу поверить…») и вручил его парню: последний номер – это номер для связи. И пусть оставит телефон себе, независимо от того, сумеет ли выполнить «маленькое дельце».
– Пожалуйста, Умберто, будем крайне признательны… – уверял он, что это вопрос жизни и смерти, на кону спасение мира, что если не он, то четверке «супергероев» придется признать, что никакие они не герои.
– Я сказал, что сделаю, зачем эти сопли? – поморщился Умберто и, прежде чем проститься, внимательно глянул Глебу в глаза, протянул руку, крепко пожал пятерню, кивнул остальным и через мгновение испарился в окне…
Утро выдалось страшнее ядерной зимы. Солнце прорывалось сквозь бурьян в окне, стрекотали мексиканские «кузнечики». Острое крошево впивалось в спину, люди ворочались, стонали.
– Боже правый, какие тяжелые роды… – жаловался Мишка. – Который час, кто-нибудь знает?
– Завтрак уже состоялся, обедать еще рано, – бубнила Маша, с ужасом ощупывая опухшую мордашку. – Такое состояние, товарищи офицеры, словно вчера выпала полугодовая норма спиртного… – Смотреть на нее без смеха сквозь слезы было невозможно, автозагар, нанесенный на тело в безумном количестве, уже слезал и шелушился, вернее, в одних местах уже отслаивался, а в других – нет, и все это вкупе давало потрясающую картину – пятнистая Маша смотрелась как прокаженная в последней стадии болезни.
– Шкет не приходил? – спросила Любаша, пытаясь выдернуть ногу из-под Черкасова. – Мишка – мать твою! – не припомню, чтобы занималась с тобой сексом, но почему мы с тобой всегда так перепутаны, что Камасутра сохнет от зависти?
– Это судьба, – пробормотал Глеб, посмотрев на часы. Минутная стрелка угрожающе приближалась к «рабочему полдню». Отлично проводят время боевые пловцы. Взвалили на пацана свою непосильную ношу, а сами в «отпуск», да еще и жалуются! Вот только с пацаном, похоже, проблемы – то ли задачка оказалась не по плечу, то ли забыл уже, о чем зарекался…
– Достукались, товарищи, – подтвердил невеселые мысли Черкасов, – полагаемся на местного оболтуса, хотя особо явных причин это делать у нас нет. Эх, невезучие мы. – С этими словами он взъерошил скомканную шевелюру, высыпал на пол содержимое сумок Шейлы и принялся его ворошить. – Странно, – приподнял он двумя пальцами, осторожно, словно тот мог взорваться, упитанный, отливающий металликом серебристый 9-миллиметровый «зиг зауэр». Проверил обойму – была полная. – Странно, – повторил Мишка, – фонарь у этой грымзы мы нащупали, а такую интересную штуку почему-то нет… Ладно, будет из чего пустить пулю в голову. – Он продолжал ворошить багаж австралийцев, в котором, кроме пистолета, не было ничего интересного – какие-то тряпки, запасные трусы, носки, коробки со шпионскими приспособлениями, которые приспособить спецназовцам было просто некуда. Еда и питье в багаже отсутствовали. Мишка хихикнул, отыскав упаковку неиспользованных презервативов: – Ну, хоть что-то… – положил рядом с пистолетом, задумался: – Натюрморт. И то и другое – средство от людей.
– Бледно выглядим, друзья мои, – покачал головой Глеб. – Вы не похожи на военнослужащих Российской армии, каковыми они должны быть в идеале. А ну, подобраться, приободриться! Стыдно находиться в вашей компании.
– На себя бы посмотрел, – проворчала, отворачиваясь, Любаша и начала подтягивать сползающие джинсы. Потом отыскала в багаже у Шейлы зеркало и прослезилась при виде размазанной туши под глазами. Маша начала хихикать, но когда та сунула ей зеркало под нос, скукожилась.