Ушат холодной воды выплеснули на арестанта, и конечности стали совершать непроизвольные судорожные движения.
— Ты только глянь, как расточает жесты доброй воли! — заржал третий. — Жив, курилка, жив. А ну, волоки его на ложе, братва.
Его пытали дальше, обмениваясь шуточками и срываясь на пацанскую риторику. Никита взревел от тянущей боли, когда в ноздрю пропихнули что-то холодное, острое. Заскрежетала рукоятка, вращался не смазанный винт, он чувствовал, как раскрываются лепестки пыточного механизма под названием «груша», благополучно перекочевавшего из Средневековья в наши дни. Боль была нестерпимой, кожа держалась на волоске. Приступы боли следовали по нарастающей — до жгучего «девятого вала». Потом нечто подобное засунули в рот, и садист, мурлыча песенку, принялся невозмутимо крутить винт. Рвались уголки губ, рвота теснилась у горла и стекала обратно в пищевод.
— А теперь ее же — в задний проход! — торжественно объявил истязатель. — Неземное удовольствие гарантирую, приятель. Почувствуй себя вагиной, называется! А если понравится, то мы тебе и дополнительно вставим, живую кость, так сказать! — и мерзко захихикал, стаскивая с Никиты форменные штаны контролера.
— Фи, какая гадость, Квазимодо… — гримасничал коллега. — Тебе что, пацаны спозаранку виагру в кофейник бросили? Давай-ка без задних мыслей, чувак.
— Ну, ни хрена себе задняя мысль! — ржал садист, похлопывая себя по ширинке. — Ладно, ладно, не бздите, помогите лучше. Сейчас мы сделаем из него голую бесхвостую обезьяну.
А вот подобных «инноваций» истязуемый терпеть не собирался. Он придерживался консервативных взглядов на секс. Ноги на данном «стенде» были свободны, на них навалился один из мучителей. Он не выяснял, откуда взялись силы, вырвал ногу и так зарядил садисту с «классическим» погонялом, что того унесло, как из пушки. И разом воцарилась истерика. Пострадавший при исполнении служебных обязанностей заполошно вопил. И рассвирепел настолько, что готов был убить истязуемого. Его оттаскивали, прибыл старший по званию, устроил нагоняй. Но арестанту все было фиолетово. Даже выкрик «На дыбу его, ублюдка!» не вызвал отклика в душе. Его тащили по мрачным закоулкам, к чему-то привязывали, распинали. Он плохо помнил. Только тянущая боль, когда под телом заскрипели пружины, пришли в движение верхние и нижние валы — к верхним были привязаны руки в запястьях, к нижним — ноги в лодыжках. Веревки тянулись в противоположных направлениях, растягивая тело, разрывая суставы. Он извивался, хрипел. Потом отпустили, но ремиссия не пришла — послабление было хуже натяжения. Боль была какая-то запредельная. Снова тянули, отпускали — и он балансировал на грани обморока, мечтал оказаться за гранью, но истязатели работали грамотно, не позволяя клиенту лишиться чувств.
Когда связали руки за спиной и подняли к трубе под потолком за привязанную к рукам веревку, он, наконец-то, потерял сознание. Никита висел на вывернутых руках, а садисты били по почкам, по ногам, по животу — тщательно выверяя силу и направления «главных» ударов.
— Ну, хватит, увлеклись вы что-то, садистушки, мать вашу… — огласил глухой подвал глас «свыше». — Посмотрите, во что превратили ублюдка. С ним же теперь работать невозможно!
Никита понятия не имел, сколько часов провалялся без чувств. Возможно, сутки или больше. Он открыл глаза и что-то видел, что-то чувствовал. Даже что-то помнил — по большей части это был образ женской головы в водовороте. Он понял, что не должен шевелиться, однако не вышло, ногу свело судорогой, он забился в припадке, когда все тело вспыхнуло, как уголь в топке. Снова отключился надолго, глухо. Очнувшись вторично, он понял, что находится в одиночной камере — как бы даже не в карцере. Суровая циновка на полу, лампочка в двадцать ватт, ободранные стены, дверь, параша в углу. Он приложил усилие, поднялся… и рухнул.
Проскакивали бледные пятна в памяти: скрежет дверных засовов, глухие голоса, бряцанье металлических предметов, но не оружия. Он крайне медленно возвращался в серый мир, открывал глаза, снова погружался в беспамятство. Обнаружил поднос под дверью, подумал равнодушно: вот и пожрать принесли. Но только через час или через два, когда дошло, что он уже не ел целую вечность, Никита начал совершать к подносу поступательные движения. Устроился как-то боком, выискав позу, причиняющую терпимые страдания, сдвинул крышку. Это действительно была еда — и не какая-нибудь унизительная, вроде бульбы недельной давности с червями, анормальная человеческая еда. Порция макарон, краюха черного хлеба, щедрый шмат жареного мяса, вроде не похожего на человечину. Отдельный котелок с водой. Просматривались три варианта: первый — в еде отрава; второй — он нужен кому-то откормленным и по возможности здоровым (а он уже убедился, что истязали его правильно — без переломов и прочих необратимых увечий); и третий — российские копы усовестились, решили жить и работать по-новому, скоро его отпустят, извинятся и наградят. Поработав головой, он отверг первый вариант, затем третий, остановился на втором и принялся жадно давиться. Вылизал картонную тарелку, вылакал в один присест всю воду. Хотел подняться, но закружилась голова, и он опять лишился сил и чувств…
Еду ему доставляли еще два раза. Хуже она не становилась. Пытки прекратились. «Интервьюеры» с просьбой выдать последнего соучастника не приходили. Это было как-то странно. Никита много думал, а поскольку голова еще не вернулась в прежнее состояние, думать приходилось напряженно. Он поднимался — временами удавалось, временами не совсем. Большую часть времени он лежал, свернувшись на циновке, плавал в состоянии, похожем на кому. В один прекрасный момент очнулся, вспомнил все, пронзительно застонал и, невзлюбив весь белый свет, полез на стенку…
Губернатор Морозов Василий Иванович в сносном расположении духа ехал на охоту. Дорогу областному главе прокладывал иссиня-черный «Range Rover», набитый верными телохранителями, а Василий Иванович в точно таком же передвигался сзади. Он развалился в одиночестве на заднем сиденье — вальяжный, плотный, высокий, с густыми серебристыми волосами, в щеголеватом утепленном облачении защитных тонов. Он чем-то походил в своей харизме на первого Президента Российской Федерации. Временами Василий Иванович подмечал за собой грешок — невольно копировал повадки и манеру выражаться у упомянутого товарища. Что поделать — великим быть не запретишь, имеется, на кого равняться и с кого делать жизнь. Не сказать, что первый Президент России был кумиром Василия Ивановича, многое в данной сильной личности он отвергал, считал для себя неприемлемым, однако признавал его заслуги перед страной и неоценимый вклад в то, как поднялись отдельные целеустремленные личности, на которых мы сегодня в зеркало смотреть не будем…
«Карлуша, не надо светиться в центре, сегодня мы люди скромные, нам помпа не нужна», — напутствовал он перед поездкой начбеза Крейцера. Ответственному за безопасность повторять не требовалось. Гараж, в который Василий Иванович спустился из своих рабочих апартаментов в полном охотничьем облачении, располагался в подвале здания областного правительства. Посторонних удалили. Василия Ивановича в данной точке пространства как бы не было. Для всех любопытствующих до ноля часов следующего дня (в том числе и для домашних) он находился в рабочей поездке по южным районам области, где до сих пор не убрали зерновые. А в каком он именно районе и с кем там встречается в бане — тайна, Василий Иванович такой непредсказуемый. Семь небритых и очень надежных мужчин в камуфляже, включая молчуна Крейцера, два джипа с полными баками. Никаких мигалок, сотрудников ГИБДД, подобострастно отдающих последнюю честь. Часть пути проехали по улице Ракитной — параллельной главному городскому проспекту, потом свернули на Чапаева. И через спальные районы, через не самые презентабельные городские кварталы, стали выбираться к северным предместьям областного центра. Василий Иванович откинулся на кожаном сиденье, снисходительно разглядывал сквозь поляризованное стекло свои владения. Не везде еще дотягиваются руки. Вылизанный европейский центр — и такие, прости боже, убогие окраины. Здания, названные в честь американского президента, убитые дороги — чтобы враги не прошли. Сколько раз было говорено этим вороватым чинушам: ребята, вы неправильно пилите деньги, воровать следует по науке, а не все, что прилипло к рукам. Так что не обессудьте — если сильно зарветесь, попадетесь на заметку Следственному комитету, «папа» вас вытаскивать не будет, хотя и может. И не стал — когда поймали в момент получения взятки мелкого чиновника из районного отдела образования, а потом посадили на пять лет. Пусть посидит, подумает горькую думу…
И, можно подумать, стали меньше воровать… Это у них что-то вроде спорта. Ладно, данную публику не исправишь, лишь бы не предали. Он поморщился, когда машины сбавили скорость на Северном проезде и стали объезжать колонну грузовиков, пыхтящий асфальтоукладчик и кучку смуглых южан с лопатами. Правильно, надо успеть положить асфальт, пока идут дожди. Кретины! А весной перекладывать будут? В чахлом сквере бойцы метлы и мусорного контейнера сгребали листву в мешки под моросящим дождем. Морды были пропитые, свиньи и пьянь, лишь парочка относительно приличных, и те из Средней Азии. «Живем, как в Париже, — раздраженно думал Василий Иванович, созерцая облезлые здания. — Только дома пониже и грязь пожиже, а так очень похоже…» На выезде из города столпилась пробка по причине аварии. Черный «Пежо» выехал на встречную, а грузовик не успел отклониться. Из искореженной машины спасатели извлекали безжизненные тела, водитель грузовика с забинтованной головой что-то растерянно объяснял кучке снулых гаишников. Гудели машины. Те счастливчики, у которых не было проблем с дорожным просветом, объезжали пробку по полю. У «Роверов» эскорта клиренс был такой, что позволял забраться на вертикальную скалу. Пришлось потрястись по кочкам, но не беда — денек в любом случае предстоял экстремальным. Когда машины выбрались из города, Василий Иванович расслабился, закурил. Закончился дождь, яркое солнышко раздвинуло комковатые тучи. Мимо трассы проносились современные заправки, придорожные закусочные, леса, одетые в золото и багрянец. Пробежало Шелковичинское кладбище, стыдливо спрятанное за лесополосой. Трасса на данном участке была отличная, машины летели, как ракеты, обгоняя попутных и пугая встречных. Впрочем, недолго, за закованным в камыши Верблюжьим озером кавалькада съехала с шоссе и покатила по галечной дороге, петляя между осиновыми перелесками. Изредка попадались городские машины, люди с ведрами на обочинах — опят этой осенью было, как грязи. Вскоре небо окончательно прояснилось, и настроение у губернатора стремительно полезло в гору. Он получал эстетическое удовольствие от чудесных осенних пейзажей средней полосы. Нужно отвлечься, не думать о делах. Какое-то время чело Василия Ивановича омрачалось мыслью о событиях последнего времени, но, трезво рассудив, он решил, что волнуется напрасно. Инциденты с Козякиным и генералом Олейником — из области юмора, ситуация под контролем, соучастница так называемого «мстителя» погибла, асам он надежно закрыт «до дальнейших распоряжений». Информация о прибытии в город популярных преступников просочиться не должна, а если просочится — ущерб минимизируют. Он должен насладиться текущим днем, а завтра уж — ладно, снова на галеры…
Губернатор заставил себя расслабиться, даже немного всхрапнул. Когда очнулся, больше ста километров осталось за спиной, время — половина одиннадцатого. Кавалькада покоряла просторы крупнейшей торфяной державы. Он приоткрыл окно, принюхался — вроде не пахло. Личный шофер по имени Вадим молчаливо вертел баранку. Телохранитель Илья, сидящий рядом с шофером, незатейливо мурлыкал под нос. Мимо окон проносились лесистые холмы причудливых осенних раскрасок, вились ленточки проселочных дорог и тропок, мелькали крыши крохотных деревушек. За железнодорожным переездом у станции Барыш джипы повернули на развилке направо, и потянулась глухая, практически не заселенная местность — заповедный необитаемый уголок Чумаковского района. Василий Иванович потянулся к бару, встроенному в спинку переднего кресла, плеснул в разовый стаканчик из плоской бутылки с джином, заглотнул ароматное пойло, отдающее хвоей. Ухмыльнулся под нос — за допинг не считается, исключительно для поддержания благодушного настроения. А кавалькада по ухабистой дороге втягивалась в первозданную глушь. В этом районе, отдаленном от города почти на двести верст, практически не было водных артерий, за исключением извилистого Барнаша, малопригодного для орошения. Здесь отсутствовали месторождения полезных ископаемых. Сюда не приезжали люди, поскольку дорога через лесной массив была ужасной. Не работала сотовая связь — и не потому, что операторы не могли покрыть данный район, а вследствие неизученных геологических аномалий. Здесь стояли глухие, изобилующие буреломом леса — осинники, ельники, березняки. Много скальных пород, особенно в низинах. Водители сбрасывали скорость — дорога, размытая дождями, превращалась в чересполосицу ухабов и колдобин. Вдоль обочин громоздились черные ельники — корявые деревья тянули лапы на дорогу, корябали машину. Справа вырос глинистый обрыв, на котором выстроились подтянутые корабельные сосны. Дорога пошла под гору и при этом безбожно виляла между глиняными и каменными валунами. Снова лес, но уже не бесконечный. Кавалькада втягивалась в гигантскую живописную котловину, окруженную обрывистыми скалами. Со всех сторон ее поджимали леса, заваленные баррикадами валежника, уплотнялись заросли боярки и колючего шиповника. Показался небольшой открытый участок, машины переползали через утлый мостик на деревянных сваях — под мостом, бурча на перекатах и порогах, протекали мутные воды Барнаша. Потянулись нелюдимые скалы — уродливые, причудливые, практически без просветов. Машины въезжали в Аргадонское урочище, расположенное в центре котловины и окруженное плотными каменными бастионами — местное чудо природы. Впрочем, оценивать его красоты с некоторых пор было позволено не всем…
Не сказать, что здесь совсем уж отсутствовали приметы цивилизации. Приподнялся закамуфлированный под местность шлагбаум, мелькнула защитная форма охранника в дощатой будке, прикрытой еловыми лапами. Процессия въехала в урочище. Василий Иванович с любопытством смотрел по сторонам. Всякий раз, приезжая сюда, он не уставал поражаться зловещим красотам и фантазии природы. Имелось в этом что-то величественное, отчасти мистическое, эдакое пренебрежение большой природы над маленьким человеком. Незыблемое, на века, а подобные вещи Василий Иванович всячески уважал. Аргадонское урочище имело форму, близкую к окружности — с диаметром около двух километров. Всю низину по периметру окружали отвесные скалы, перебраться через которые можно было лишь с соответствующими навыками и альпинистским снаряжением. Но если кто-то и смог бы перебраться, сработала бы система оповещения — снаружи по периметру были протянуты сетки, располагались тепловизоры и датчики, реагирующие на посторонние объекты с соответствующей массой. В случае срабатывания системы к месту «нарушения границы» немедленно устремлялась группа обученных и вооруженных людей. Это был, в некотором роде, секретный стратегический объект областного значения, элитный заказник. Здесь охотились местные бонзы, сюда приезжали доверенные и проверенные люди из других регионов. Случались гости из столицы — любители походить с ружьишком по лесу, пострелять дичь. А разгуляться здесь было где — внутри котловины располагался смешанный девственный лес дивной красоты. Не сказать, что он совсем уж был непроходимый, попадались разные участки, но зачастую охота сопрягалась с трудностями, о которых гостей заранее предупреждали. Фактически урочище представляло собой гигантскую ловушку, из которой существовал лишь один выход (он же вход) — и в этот проезд как раз втянулись две машины…
Свободным от леса был лишь один участок — бывшее управление лесничества в ста пятидесяти метрах от шлагбаума. Много лет назад здесь работал лесник, охраняя девственный уголок, а также прилегающую к урочищу территорию. Но с тех пор утекло немало воды — в окрестных лесах давно не осталось никакой живности. Несколько лет назад местечко облюбовали областные власти, придали урочищу особый «государственный» статус, прогнали лесника. Режим секретности здесь царил не хуже, чем в Кремле, работали только опытные и проверенные люди, не имеющие привычки болтать языком. А лесничество перестроили. Теперь на пустыре, заросшем сорной мелочью, возвышалось добротное двухэтажное строение из бруса — его по привычке называли лесничеством, хотя фактически это была гостиница для особо важных персон со всеми необходимыми атрибутами. Имелась канализация, подведенная из Барнаша, очистные устройства, в подвале здания работал мощный генератор. Круглогодично объект обслуживали два десятка специально обученных людей — от горничных до мускулистых охранников, вооруженных автоматическим оружием. К дому примыкала сауна, продолговатое строение, похожее на конюшню, сизолированными, зарешеченными загонами. Далее теснились подсобные помещения, сараи, склады. Со стороны шлагбаума размещалась устланная гравием парковка, окруженная островками кустарника. Сотовая связь не работала, но у начальника смены имелся спутниковый телефон для экстренной связи с «большой землей». Впрочем, крупных инцидентов в системе обеспечения безопасности за последние годы не случалось. Посторонние сюда не приходили. Лишь «бродячие» лоси пару раз пытались насадить на рога индикатор слежения, да однажды попались грибники-наркоманы, неведомо как оказавшиеся в этом районе (телепортировались, видать, под кайфом) и странным образом пропавшие после встречи с заспанными охранниками…
Джипы, постреливая гарью, въехали на парковку, заняв главенствующее место. Охранники покидали машину сопровождения, озирались, расползались по территории. Василий Иванович пружинисто спрыгнул на землю, потянулся, с наслаждением втянул целительный воздух. Что ни говори, а выезд на природу в будний день — сродни отпуску посреди зимы на жарком юге заграницы. В глубине строений лаяли собаки — верные сторожевые и охотничьи овчарки: Брут, Мухтар и Белка.