Звезда творения

22
18
20
22
24
26
28
30

— Только рукоятки не отпускай!.. Держи! Молодец! А теперь газ отпусти! Отпусти! Сцепление выжми и тормози… Давай! И равновесие держи!

По-моему, я просто обязана была грохнуться вместе с мотоциклом или, в крайнем случае, въехать в березку, растущую на обочине. Вместо этого Вжик плавно затормозил и остановился, словно смирный конь. Мне пришлось только ноги выставить вперед, чтобы не дать ему упасть. К счастью, ноги оказались достаточно длинными. Или байк — низким?..

Майк догнал меня, откинул визор моего шлема и поцеловал. Я была так растеряна, что даже не сопротивлялась. А впрочем… был ли смысл сопротивляться?

— Да ты талант, — искренне сказал Майк. — Ну, Вжик, конечно, немного помог, но все-таки… Думаю, мы с тобой еще продолжим. А теперь садись назад, я поведу.

Вид у него был такой, словно он только что выиграл мировой чемпионат по съему девушек. Слишком, на мой взгляд, у него легко это получилось, но мне после вчерашних и сегодняшних событий не хватало только бурных страстей.

Я пустила Майка за руль. Байк, по-моему, остался не слишком доволен. Если он характером в хозяина, то должен предпочитать девушек за рулем, поближе к своему сердцу (или что там ему заменяет бензобак?).

Возле музея Вжик картинно затормозил, пустив по улице шлейф пыли. Я спрыгнула на землю:

— Ну, до вечера?

Майк только махнул рукой и с ревом рванул куда-то в сторону пустыря с Вагранским лабиринтом. Честно говоря, даже думать не хотелось, что ему там нужно. Неужели его и в самом деле тянет туда, к этим страшным людям, в мир, где возможны люди-мутанты, гигантские псы и железные голуби?

Я поймала себя на мысли, что уже не думаю о вчерашнем путешествии через лабиринт как о чем-то невозможном. Что ж, похоже, выбор я уже сделала — и выбрала не самый безопасный вариант… Теперь придется вести себя куда осмотрительнее, чем обычно.

Я остановилась в тени чахлой березки и достала телефон.

— Ольга Николаевна? Я приехала. Хочу еще раз осмотреть картину… в смысле, копию. И хранилище. Это возможно?

На этот раз мне пришлось входить в музей на общих основаниях, то есть покупать билет в окошечке кассы, очень похожем на старое дупло. Ольга Николаевна дожидалась меня в главном зале, куда выходил крошечный вестибюль с кассой. Старушка вахтерша все так же дремала на своем стуле у входа. Однако сегодня так просто попасть в хранилище не получилось — то ли магия Братства Хаоса, приносящая удачу, перестала действовать, то ли просто момент выпал неудачный. По залу рассыпалась группа ребят лет девяти-десяти, явно отряд из школьного летнего лагеря. Перед ними ходила маленькая рыжеволосая женщина-экскурсовод, со старой деревянной указкой в руках. Надо же, я такие указки только в кино видела… Над входом в следующий зал висел большой портрет Порфирия Бесчастного, написанный явно позже и с фотографии. Насколько я помнила информацию с сайта музея, прижизненные изображения Бесчастного можно пересчитать по пальцам, и все они — парадные фотографии персонала горного предприятия, на котором он работал. Если бы не управляющий завода, до самой революции регулярно нанимавший фотографа для «корпоративных» снимков, мы бы так и не узнали, как выглядел Бесчастный. А выглядел он примечательно: седоватый, встрепанный, с бородкой клинышком и в кривовато сидящей форменной фуражке. Казалось, его снедает постоянная жажда движения, он, похоже, с трудом дожидался, когда фотограф скажет «Снято!» — и можно будет убежать. Наверное, современники и впрямь держали его за сумасшедшего.

Я пристроилась за спинами детей, украдкой оглядываясь. Ольга Николаевна стояла у стены с натянутой улыбкой и делала вид, что внимательно слушает экскурсию. Нужно было дождаться удобного момента, чтобы незаметно проскочить мимо детей.

— Сколько же лет прошло со дня рождения Порфирия Степановича? — спросила экскурсовод. — Кто помнит?

— Сто! — крикнул кто-то из ребят.

— Восемьдесят!

— Нет, сто пятьдесят!

— Кто сказал «сто пятьдесят»? — вскинулась экскурсовод. — Умница! Конечно! Сто пятьдесят лет назад родился самый известный художник нашего города. А кем он был по профессии? Он только картины рисовал? Или был кем-то еще?

— Учителем!