– Какого объекта? – не понял прапорщик.
– Ну, гостиницы.
– Как… Я помогал загружать грузовик мясом. Ребята работают, деньги зарабатывают. Затем мы должны были разгрузить. Но что-то произошло. А потом я очнулся здесь, – прапорщик говорил уже очень тихо, его глаза начинали закатываться.
– Все, допрос окончен, – безапелляционным тоном сказал доктор, – больному необходимы покой и сон. Все выходим.
– А мы можем показать ему запись? – поинтересовался Батяня.
– Не сейчас…
– А когда?
– Только завтра или послезавтра.
– Да ты что?! – чуть не вспылил Батяня. – Время-то уходит!
– Это у него время уходит. Он может и не выжить, – парировал доктор, – и вы тоже, товарищ полковник, освободите палату.
Следователь военной прокуратуры выключил цифровой диктофон. Он рукой показал, что выйдет из палаты только после Батяни. Лавров пошел вперед, прошептав:
– Мудак.
– Вы что-то сказали, – нахмурился следак.
– Я спросил: «Мне туда?»
– А, значит, мне послышалось.
В палате у Починкова остался только лечащий врач. Ему надо было осмотреть раненого.
– Пошли, – Батяня кивнул своим, и десантники, а с ними и особист из части быстро, не оборачиваясь на следователя военной прокуратуры, пошли вперед.
Военный госпиталь находился в небольшом городке, который вырос на месте оазиса. Напротив госпиталя, который утопал в тени фруктовых деревьев, была чайхана, обвитая виноградом. Перед ее входом десантники пожали руку весельчаку Перочинникову. У него еще были свои дела в городке.
– Скажи командиру, пускай сильно не беспокоится. Прапорщик жить будет, – уверил его Батяня, – уж поверь мне, я умирающих на своем веку повидал предостаточно. Это не тот вариант. Его замучил этот, засушенный.
– Знаете, Валентина – жена Починкова – такая женщина! Душа компании. А как поет! – закатил глаза Перочинников. – Она у нас вроде командира наших жен. Вот ей это будет радость. Только я ей под подписку о неразглашении сообщу.