Белый ферзь

— Восемь букв. Последняя — «в». Третья с начала — «м», — пояснил лейтенант, мучимый кроссвордом.

Господи! Как же, как же! Проходили ведь! Вот он, шанс расположить к себе тюремщиков! Как же его, ч-черт!

— Измайлов! — вот оно! Осенило! Уф-ф! Точно ведь…

— Профе-ессор! — уничижающе-разочарованно протянул лейтенант. — Измайлов — это который «Русский транзит»! И «Трюкач»! И «Белый ферзь»! Книжки надо читать, профе-ессор! — и… запер обратно. Стоит ли щадить дурачка, не знающего, кто «Русский транзит» написал! И «Трюкач»! И «Белый ферзь»! Ишь — «Евгений» какой-то!..

(Измайлов Ал-др Еф. (1779–1831), рус. писатель. Нравоописат. ром. «Евгений…», лирич. стихи, басни из купеч. и чиновнич. быта…

Да простится современнику-милиционеру короткая память о творческом наследии двухвековой давности!)

Очкарику — не простится. Сиди! Кукуй! Не шуми!

…Пробудившись, Лозовских нашел себя в незнакомом месте, потому что никогда там раньше не был. Ах, да! Он прикорнул полусидя на какие-то отрывочные мгновения. И — утро.

Его вытолкали, можно сказать, взашей. Не до тебя, умник! То есть он чуть было не отправился в приемник на Каляева, но тогда надо было бы до двенадцати дня направить рапорт на подпись прокурору. А утрешним ментам — не до того, не до мелюзги, не до развлечений с «яйцеголовыми», влипшими по ошибке (оно конечно, ошибка обнаружена давным-давно, еще вечером, но исправлять ее — куда торопиться? почему бы не припаять вредному очкарику десять суток отсидки, чтоб не умничал?!).

Телефон есть домашний? Звони! Что ж ты вчера уперся?! Звони-звони. Ладно, сам. Занято? Еще звони! Что, снова занято? Ладно, катись, профе-ессор! Не занимай трубку! Тут дела поважней. Катись и больше не попадайся под руку!

(Занято, занято. Конечно же, занято! Жена-Даша с утра обзванивала больницы-морги-милиции-знакомых-и-незнакомых: «Где ОН?!» Где-где!.. В семьдесят девятом отделе милиции — там-то ОН не зафиксирован под своим именем, ибо документов нет, а на слово… кто ему поверит на слово?!)

Он все не уходил, переминался:

— Я бы дозвонился… До жены…

— Слушай, пшел отсюда! Покуда мы добрые! Из автомата позвонишь!

Да нет у него жетончика, нет! А надо — срочно! И не сказал бы Лозовских, что стражи порядка — добрые. Были они сетующе-взбудоражены. Нечто стряслось. Нечто, после чего хоть землю рой, но наказан будешь… Лозовских ловил отголоски:

— Много взяли?.. «Публичка»!.. Это же на нашей «земле»! Ну тк’!.. А сигнализация?! Ка-акая сигнализация!.. «Публичка»! Книжки!.. Литейный, четыре!.. «Публичка»!.. Кража…

Он с переляку вообразил невообразимое: Инна, проломившаяся терминатором сквозь капитальную дверь, с «Книгой черных умений», — нет ли там параграфа: «Как сквозь преграду каменную-железную проходить»?! — схваченная с раритетом под мышкой постом охраны, который стережет со стороны Садовой (а есть ли в «Книге черных умений» параграф: «Как от блюстителей избавиться, себе не навредив»?!). Однако тут же выдохнул с облегчением (рановато выдохнул, рановато!) — если б ее схватили, то не суетились бы здесь и сейчас. И (да, рановато выдохнул!) сквозь дверь ей не пройти, а значит?.. Значит, дела обстоят еще хуже, чем он мог вообразить… Кража в «Публичке». Что за новости?!

Хреновые новости…

В общем, то самое изъятие из сектора редких рукописей по наводке Вадика Свана, с благословения Фимы Кублановского, при участии граждан земли обетованной, — в ночь, когда Святослав Михайлович Лозовских был замкнут в глухой камере, а Инна Колчина была замкнута в подвалах.

К «Публичке», с утра — не подступиться. Объяснить — не объясниться. Он и…