Что?! Что предпринял старший научный сотрудник Лозовских?! Домой, к жене заторопился?!
Если бы! Он по своим каналам пытался хоть какую-нибудь информацию добыть. Он в ИВАН поехал, он там всех, кто хоть каким боком к «Публичке» имел отношение, порасспросил: подробности неизвестны? а что похищено? а кого-либо уже взяли? Он и в «Публичку» звонил — своим коллегам, библиографам… Должны ведь они хоть что-то знать?! Но вопросы пришлось задавать не впрямую, а около-около… Ни черта никто не знает! Ни черта никто сказать не может!
Одно он уразумел: похитители скрылись, их ищут. Если ищут, значит — не нашли. Пока. То есть Инну. То есть милиция. Иначе ее бы мгновенно приписали бы к ворам: ага! вот она где! И отрапортовали: уже есть первые успехи!
Получается, Инна по-прежнему в подвале… Что у нее оставалось? Банка «Швепса». Порция шавермы. Еда — черт с ней, голод — не жажда. Банка «Швепса» — маловато…
Он, Лозовских, только на следующие сутки, через сутки, попал все-таки в «Публичку». Он же там СВОЙ. Намеревался бочком-бочком к подвалам спуститься. Он даже спустился, но вовремя свернул… Нельзя к подвалам. Там и человек странный как бы прохлаждается, нечего там делать постороннему человеку, ан прохлаждается… в штатском. И печать на дверях другая, не пластилиновая там теперь печать, — на бумажной полосе чернильный штамп, на полосе, скрепляющей створку двери… Если печать другая, то, значит, сначала исследовали подвал (нет ли там кого? не затаились ли там похитители? проводника сюда с собакой!), а потом и обозначили бумажной полосой со штампом: сюда нельзя! Кто? А те самые… в штатском!
И что же?! Трепетный друг детства-юности Слава Лозовских даже не рискнул удостовериться, есть ли там платонически желанная подруга детства-юности, не заплутала ли в подвальных хитросплетениях — да так, что и милиция не нашла?!
Видите ли… Ее там точно не было. Уже не было.
И откуда такая уверенность?!
Так ведь он, Лозовских, и говорит… Он же уже говорил… Нич-чего он, Лозовских, не говорил! Ну?!
Лучше бы он, Святослав Михайлович, действительно после отсидки в милиции сразу домой, к жене заторопился! Трубку бы первым снял. А то она звонила. А трубку сняла она…
Кто она и кто она?! Выражайтесь ясней, старший научный сотрудник!
Жена. Даша. Перепсиховала всю ночь, а тут звонок! Она, Даша, схватилась: вдруг что про мужа! Угу! Про мужа… Инна Колчина просила бы Святослава Михайловича никогда больше ей не звонить и не пытаться встретиться, Его нет? Передайте ему, когда появится.
Он появился. Дарья отхлестала по физиономии мокрой тряпкой (это не в ее привычках, она интеллигентный человек, но…), до сих пор — а прошло, считайте, две недели! — хм… вооруженный нейтралитет… А он, Лозовских, все же звонил, то есть пытался. Не из дому, но с работы. В Москву. Чтобы объяснить и заодно узнать… Но никто не подходит.
Поэтому у него сегодня — гора с плеч, когда Колчин: «От Инны». То есть он прекрасно отдает себе отчет в том, что примирение вряд ли возможно… ну… с Инной… после того, что он ей устроил, но… теперь она хотя бы будет знать, почему получилось так, как получилось… почему он, Лозовских, не мог попасть к подвалу. Он прекрасно отдает себе отчет в том, что пришлось Инне перенести — и в подвале, и… после…
Ну-ну? Отдай отчет, Святослав Михайлович, не только себе, но и дундуку-сэнсею. Так что именно пришлось Инне перенести? Не в подвале. После.
Лозовских предположил, что после обнаружения кражи следственные органы облазили все вдоль и поперек (и подвал, и подвал! там же через сутки уже другая, уже ИХ печать была!), нашли за дверью Инну, повезли ее к себе — на Литейный или куда там… он не в курсе. Но он в курсе, Инна раньше была не Колчиной, извините, она была Дробязго. А отец ее, видите ли… Ну, вы-то в курсе… Лозовских полагает, что с Литейного связались с Дробязго, с Москвой. Доложили… И… замяли, наверное. Она, Инна, ни при чем ведь, по сути-то!.. Это какого-нибудь рядового старшего научного сотрудника дозволено мурыжить за решеткой ночь напролет, а потом даже не извиниться! То ли дело дочь московского… э-э… господина!
Во всяком случае, ни в одной публикации по делу о похищении рукописей из Публичной библиотеки и намеком не упоминалась женщина. В смысле, не Сусанна Сван, а другая…
Да и звонок этот злополучный, когда на Дарью попали… Свидетельство тому, что Инна если и не в полном порядке, то уж определенно не в подвале (где там телефон?!). А ее, Инну, он, Лозовских, понимает. Понимает, да-а…
Она что, сама звонила домой Святославу Михайловичу?
Н-нет, она даже слышать никого из… из нас (из четы Лозовских, надо понимать?) не пожелала. Мужской голос был, корректный: «Инна Валентиновна просила настоятельно передать…» Это Лозовских попозже выяснил, когда жена-Даша поутихла, когда он из семьдесят девятого отдела бумагу добыл, через сутки, — мол, такой-то был задержан, такой-то был отпущен тогда-то. Штраф уплачен (пришлось ведь бумагу ту буквально вымаливать! Капитана смуглого не было, лейтенанта Пименова не было, сменились, и вообще никаких бумаг они не выдают!.. Но пореготали-повеселились — отписали. Штраф, главное, уплатил? Принес?! Принес… Занял в ИВАНе у коллеги, Дарью в это даже не посвятил. Ей и так…). Он, Лозовских, уже не впрямую, а косвенно выяснил про корректный мужской голос — он, мол, в милиции сидел, вот справка! откуда и почему вдруг какая-то Инна? может, ошиблись номером? может, шутка дурная? кто хоть звонил? по голосу? мужской? женский? М-мда… Просто и предположить — никак!.. Эдакая перманентная ложь во спасение семейного очага. Но все равно — вооруженный нейтралитет.
ebooksa