– Тебя как звать-то?
В ответ тот разразился длинной причудливой речью, показывая, что по-русски ни бельмеса не понимает. Он говорил без умолку, посматривая на капитана, пленившего его, в особенности на ноги, опасаясь новых пинков.
Наталья малость послушала эту галиматью и перешла на английский:
– Как звать, спрашиваю.
Парень и теперь ни черта не понял. Он еще быстрее заговорил на своем странном языке. Андронова пожала плечами, глянула на довольного капитана и спросила:
– Ты кого привел, усатый? Ясно же было сказано – взять говорливого.
Свешников в этот момент осматривал трофейный автомат, отобранный у пленника.
– Поди разбери, Наталья Максимовна, кто из них говорливый. Взял того, кто под руку подвернулся. – Он отложил автомат, сперва разрядив его, и заметил: – Кусается вполне как русский. Наверняка и слова нехорошие знает, только вот я их не понимаю.
Батяня подошел к негру, внимательно осмотрел его с головы до ног, осветив фонариком, попробовал спросить на немецком, но тот и этого языка не знал. Пленный потел, трясся, со страхом глядел на незнакомых вооруженных людей и говорил, говорил, говорил. Но все непонятно.
Свешников тоже подошел, задумчиво пошевелил усами и спросил:
– И что делать? Жестами разговаривать?
– Может, ему карандаш и бумагу дать?
– А смысл? Все равно не по-русски напишет. Или нарисует.
Выход из ситуации нашел Никифоров. Приблизился к пленному и сбивчиво что-то произнес незнамо на каком языке. Негр сразу оживился и за минуту наговорил очень много.
Все с надеждой глянули на младшего лейтенанта, а Батяня поинтересовался:
– Чего он балакает-то, Сергей?
Никифоров морщил лоб. Он явно мало что разобрал, но все же суть ухватил.
– Это какое-то кушитское наречие.
– Ясен перец. Ты хоть что-нибудь понял?
– Он просит его не убивать.