Сопроводитель

Вернувшись к любопытному, я обыскал его и забрал оружие. Куда более привычный для меня, хотя и совершенно беспонтовый в сравнении со «Смитом-Вессоном» пистолет Макарова. У второго охранника тоже ничего не было, кроме ПМ. Я забрал обойму, оставив ему корпус — пусть пользуется на здоровье. Жалко, что ли?

Ткнувшись в дверь генеральской спальни, я чуть не вышиб плечо, обиделся и тихо выругался матом. Совсем охренел, старый хрыч. Развел тут целый табун телохранителей, огородился противотанковым забором, да еще и на ключ ночью запирается. Где это видано, где это слыхано?

Замок, впрочем, оказался простеньким. В отличие от двери, сделанной из дуба — массивной, под старину. А замок — игрушечный, декоративный. Язычок на пружинке, легко отжимается. Я и отжал.

В окно генеральской спальни светила луна. Ее бледный, мертвенный свет придавал всем предметам призрачный вид, отчего в комнатке было жутковато находиться. Особенно после того, как я прикрыл за собой дверь и доступ, и без того необильный, света извне прекратился вовсе.

Голова генерала, единственная неприкрытая одеялом часть тела, тоже имела весьма призрачный вид. Даже покойницкий. Стало совсем жутко. Я передернул плечами, но делать было нечего. Я явился сюда для беседы, и беседа состоится.

Решительно шагнув вперед, я вдруг заметил, что глаза у Коновалова открыты. Белки смутно виднелись во тьме и, судя по их местоположению, смотрел генерал прямо на меня.

— Ой, ну только не надо глупостей, — попросил я и показал ему «Смит и Вессон». Револьвер имел сталистую окраску и, как я надеялся, при лунном свете был хорошо виден.

Наверное, в своих предположениях я не ошибся. Во всяком случае, рука генерала, начавшая было копошение под одеялом, успокоилась. Я подошел к нему и присел на краешек кровати. Натурально, Коновалов смотрел на меня.

— У тебя тут, говорят, где-то пистолетик завалялся. Одолжи поматериться.

— Ты кто? — прохрипел главный авиатор весьма еще сонным голосом.

— Я — твоя психически больная совесть. Я — ложка говна, попавшая в твою бочку меда, чтобы превратить ее в бочку, извини, опять-таки, говна. Я — доктор, неудосужившийся вовремя сделать аборт твоей матери, если ты у нее единственный ребенок. Достаточно? Где пистолет?

— А чего тебе здесь надо?

— Пакости пришел тебе делать, — честно сказал я. — Ты что, бананы в ушах носишь, не слышишь, о чем я тебя спрашиваю? Пистолет куда заныкал, испытатель презервативов?

Он подумал, стоит ли ему доверять мне столь важную тайну, но, почувствовав, как ствол «Смита с Вессоном» ненавязчиво тыкается ему в зубы, стараясь проникнуть еще дальше — в рот и носоглотку — решил, что стоит. Выплюнул ствол и сообщил:

— Да под подушкой он.

Я навалился на него всем телом, прижав предплечьем горло на тот случай, если ему вдруг вздумается возмутиться. Левой рукой залез под подушку и вынул оттуда пистолет. Смешной такой. Браунинг калибра 6.35. Кажется, «Бэби». У меня такой был. Если в упор, то еще куда ни шло, а с десяти метров и муха бронебойной кажется. Но все равно я сунул пистолет в карман. Как-никак, оружие. Стреляет. Мне было как-то спокойнее, когда, кроме меня, никто не мог позволить себе такую роскошь.

— В принципе, у меня к тебе только один вопрос, — сказал я, выпрямившись. — Больше ничего, хоть с этого можно и посмеяться. Чем быстрее ты на мой вопрос ответишь, тем быстрее я тебя покину.

— Какой, нахрен, вопрос?

Грубость генерала была вполне понятна. Я бы тоже забыл о вежливости, кабы меня разбудили посреди ночи, да еще и пистолетом в зубах поковырялись.

— Вопрос, нахрен, такой, — сказал я. — Где Леонид Сергеевич?