Сопроводитель

По дурацкой привычке многих тщеславных людей он расхвастался и выдал полный расклад своих действий, хотя никто его об этом не просил. А потом, когда попросили, раскрыл и мотивы. Ведь так хотелось услышать что-нибудь вроде восхищенного: «Да ты что! И это все ты сам придумал? Ай, молодца!», и он не удержался. Наверное, было до слез обидно, когда никто ожидаемых слов не произнес.

Но мне-то до его обид что за дело? Мне даже до Пипуса дела не было, хотя тот и оказался вдруг изрядным мудаком, коль таких друзей себе подбирает. При том, что мне всегда казалось, что он умеет разбираться в людях. Оказалось — дудки. Пипус мудак. Но мне и это было до лампочки. Мне вообще все население Земли было сейчас до лампочки. Потому что сам я в эту минуту ощущал себя без пяти минут трупом. Потому что сидел в ванне, из которой быстро выбраться невозможно — если мне очень, очень, очень повезет, успеют лишь фотокарточку попортить. Ведь в плане физподготовки я в данный момент чувствовал себя хреновастенько. А передо мной маячил роялеобразный человек — или наоборот, все равно сволочь и мишугенер. И за его спиной стояли еще двое — с реквизированными у меня стволами, между прочим. Поэтому мне едва ли повезет, и фотокарточкой тут не отделаешься.

Глядя на них, я с тоской подумал, что жизнь-то прекрасна, я в этом еще раз убедился не далее, как сегодня утром, сидя в машине у приютившей меня на несколько часов забегаловке. Да, жизнь… Так не хочется оставлять ее одинокой, без своего общества. Но, видимо, придется. Во всяком случае, вид выстроившейся передо мной троицы намекал именно на это. Совсем злые и ужасно беспощадные. Прямо трио бармалеев.

Знаете, что я вам скажу? Понятно, не знаете. А я все равно скажу. Когда живешь такой безалаберной жизнью, как у меня, постепенно привыкаешь, что рано или поздно найдется мудак, который тюкнет тебя ломиком по темечку или увеличит вес твоего тела на несколько свинцовых граммов, разрядив мимоходом пистолет. Или, на худой конец, проткнет ножиком. И постоянное ожидание подобного исхода рано или поздно все равно притупляет чувство опасности, начинаешь чувствовать себя в такой обстановке довольно комфортно — главное, побольше наглости. А остальное приложится. Ведь когда-нибудь все там будем, да?

Однако жить в ожидании возможной, но неопределенной и, желательно, неожиданной смерти — это одно. А сидеть в ванне и смотреть на трех полоумных, вполне настроившихся отправить тебя на тот свет — это, скажу я вам, совсем другое. Я испугался. Не понарошку, а совершенно по-взрослому. Потому что с них станется — пришьют и уйдут, и даже совесть их по ночам мучить не будет. А потому что нету ее, совести.

И жалко до слез мне стало Мишу Мешковского, неплохого, на мой взгляд, парня, который, если и делал кому гадости, то только по большой необходимости, когда его самого припирали к стенке. Заслуживает ли он смерти, граждане судьи? В его-то тридцать пять неполных лет — заслуживает ли он ее, я вас спрашиваю?! Да! Но не в большей степени, чем многие другие граждане нашей необъятной планеты по прозвищу Земля, достигшие его возраста. Так что ж теперь — всех в расход? Можно ограничиться десятью годами, нафига же сразу насмерть?

Но граждане судьи, даже попытайся я обратиться к ним с такой речью, все равно не стали бы меня слушать. Граждане судьи приготовились привести приговор в исполнение и теперь молча разыгрывали между собой право нанести coup de grace, удар милосердия.

Я вздохнул и до самых ушей заполнился тоской предчувствия нехорошего. Жизнь, такая прекрасная и удивительная еще час назад, вдруг вознамерилась покинуть мое бренное тело. И я приготовился устроить ей пышные проводы. Во всяком случае, — хоть это уже ничего и не решит, — не сморгну, когда в меня начнут стрелять. А в том, что они поставят точку именно посредством пистолетов, я не сомневался. Им не нужна была лишняя возня вручную с человеком, оказавшемся в положении загнанной крысы и который, возможно, как загнанная же крыса, будет защищаться до последнего. А пистолет — он холоден и суров, он такого шанса не дает.

Все бы, наверное, так и случилось, и расплескались бы мои мозги по стенам ванной комнаты, и кто бы и когда их собрал — неизвестно. Но вмешался окаянный человеческий фактор.

Человеки! Истинно говорю вам: никогда не давайте волю своему фактору, тем более, если дело предстоит серьезное. Иначе он сыграет с вами такую шутку, о которой вы с содроганием будете вспоминать всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, она потом у вас будет, эта жизнь.

Крепыша вдруг обуяла жадность. Три штуки баксов, выданные позавчерашним вечером в качестве аванса, он решил изъять, поскольку, по его мнению, я в них больше не нуждался. Это было бы так, если бы он не протянул ко мне свои руки.

Но, стоило ему сделать это, и у меня родилось ощущение, что именно сегодняшним вечером я буду остро нуждаться в этих деньгах. И отнюдь не для организации собственных похорон. Потому что, протянув руку, он дал мне шанс. И глупо было не воспользоваться им, правда? В такой-то ситуации.

Вцепившись в эту руку мертвой хваткой, я резко рванул ее на себя. Игорек — я вспомнил вдруг, как называл его Пипус в разговоре по телефону — на ногах не удержался, да и трудно это было сделать на скользком кафельном полу ванной в пижонских туфельках на твердой платформе. В общем, как соскучившийся после долгой разлуки родственник, он полетел в мои объятия, перекувыркнулся через бортик и напрочь своротил лбом смеситель. Башка у него оказалась крепкой, от контакта с железякой не раскололась, но сознание ее покинуло.

Жадный, как зыбучие пески, парень накрыл меня сверху, чего я, собственно, и добивался. Его тело стало как щит, и вряд ли амбал и мумифицированный решатся открыть огонь, потому что вполне могут отправить в края богатой охоты своего командира, а сделай они это — и их неправильно поймут где-то там, я еще не знаю, где.

Я не ошибся. Стрелять они не стали. Видимо, они даже растерялись. А нечего! Нужно было уже давно разъяснить роялевидному Игорю ценности общечеловеческого бытия типа «жадность фрайера погубит» и тому подобные. Они не сделали этого, и их корешку пришлось до всего доходить собственной головой. В буквальном смысле.

Сжавшись, как пружина, я подтянул к груди ноги и, выдохнув все, что было в легких, резко распрямил их. Нижние конечности у меня, слава богу, были в порядке, в стычках страдала в основном верхняя — голова. Мне было жалко страдалицу, но в данный момент я порадовался, что ни Саркисяну, ни этому самому жадному Игорю не пришло в голову лупцевать меня по бедрам, лодыжкам и ступням. Сделай они это, и вряд ли туловище крепыша с такой красотой пронеслось бы по воздуху и обрушилось в конце пути на совершенно обалдевших от нереальности происходящего Пупсика и мумифицированного.

Человек с сухой головой, на долю которого пришлась верхняя часть командира — от пояса и выше — на ногах не устоял. С громким стуком многочисленных локтей, коленок и других костей он грохнулся на пол и был погребен под останками жадного парня. Пупсик, как более мощный, в стоячем положении удержался, прилетевшие ноги ловко отбил, еще раз продемонстрировав свою постоянную нацеленность на силовое решение любых проблем, однако пистолет, который у него был один, все же выронил.

Но, лишившись пистолета, не растерялся. Не таковский был человек. Оглядел себя, огляделся по сторонам, зарычал и кинулся ко мне. Надо понимать, мечтая вышибить мои мозги.

Я снова подтянул ноги к груди и, съехав по бортику ванны спиной — для ускорения, да и для увеличения дальности действия ног тоже — лягнул Пупсика, целя ему в лицо. Попал, куда мечтал, или нет — не знаю, но по Пупсику попал — точно. Хотя, честно говоря, моей заслуги в этом не было — по нему трудно было не попасть, слишком большой.

Готов биться об заклад обо что угодно и чем угодно, но самые хитрые в мире звери — это лошади. Потому что это они научили людей лягаться. Когда лев, нападающий на зебру, получает копытом в зубы, поинтересуйтесь при случае, каковы его впечатления. Царь зверей расскажет вам о них в не самых царских выражениях, потому что чувствовать себя будет, как использованный презерватив — смято и ненужно.