Сопроводитель

Забинтованный меня не понял. Логично. В его положении я бы и сам себя не понял. А потому подал свой вопрос в более пространной форме:

— Слушай на меня, ты, мишугенер контуженный. У меня нервы совсем ни к черту, хоть я и сам часто горюю по этому поводу. А еще у меня дурная наследственность и трехкратное сотрясение мозга в память о золотом детстве. И двое последних суток были жутко трудными — прямо пером не описать. Так что в моральном смысле я совершенно никакой. Запросто могу и на курок нажать. Так что отвечай быстро, как по бумажке: кто вам приказал этих глупостей — меня к дедушке отправить?

— Какому дедушке? — он опять не понял. Ну, просто отчаянье берет — глупый, как пробка. Мне бы на моем месте растеряться от невозможности растолковать ему самые простые вещи, но я, человек упертый, продолжал гнуть свою линию.

— Мой дедушка, — пояснил я, — давно мертвый дедушка. Да не в дедушке дело, ты, шлимазл. Кто заразил твои дурные мозги идеей убить меня?!

В его глазах засветилась непонятная тоска. Хотя, поднапрягшись, понять ее все-таки можно было. С одной стороны, очень не хочется предавать своих хозяев. Синдром собаки — нельзя кусать руку, которая кормит, а то рука обидится и никаких вкусных косточек тебе уже не перепадет. Но, с другой стороны, деваться-то некуда: рядом сижу злой я, держу в одной руке пистолет, в другой — автомат, и нет никакой гарантии, что не задействую этот арсенал. Потому что сам сказал, что с нервами у меня непорядок, а накануне даже продемонстрировал, насколько непорядок. Так что единственная реальная, хоть и не стопроцентная возможность избежать пули в голову — быстрые и честные ответы. То есть, опять же, предательство кормящих.

И он, зажмурив глаза, сдал их, как сдают стеклотару — задаром и быстро. Мне даже понравилось. Если бы парень раньше сообразил, что от него требуется, то цены бы его забинтованной голове не было. Впрочем, сам ответ сверхновой для меня не вспыхнул. И сказал он мало, и сказанное было, в общем, ожидаемо:

— Коновал.

— Угу, — кивнул я. — Значит, падла он и сволочь. Хуцпан и мишугенер, и клейма на нем нет. Ставить пробы негде, даже если постараться. Это действительно его работа?

В принципе, сомневаться в причастности генерала к покушению у меня особых причин не было. Просто вдруг мелькнула в мыслях какая-то тень — то ли человек, то ли музыкальный инструмент… И я решил уточнить.

— Его или Водолаза, — промямлил забинтованный. — Вышли они вместе, а кто у них главный — черт разберет. Говорил, по крайней мере, Коновал.

— И што-то я дико извиняюсь, — опешил я. — Это как получается? Пока я находился в гостях у генерала, он еще одного гостя принимал? И мне об этом не доложился? Забавно!

— И что ты теперь делать собираешься? — убито поинтересовался забинтованный, сделав вид, что свой последний вопрос я задал куда-то в себя. Но я простил ему. Фиг с ним, не бить же за это. И так через раз дышит. Да и не суть важен был для меня ответ.

— А у меня выбор небогатый, — я задумчиво, поскольку его вопрос попал в струю моего мыслительного процесса, покачал головой. — Либо пульку себе в голову пустить, чтобы избежать позора, либо вернуться в замок и все точки над всеми буквами расставить. Все равно генерал мне покоя не даст, хоть и обещал. А если не генерал, то Водолаз постарается. Либо они — меня, либо я — их. Но когда вопрос ставится так, то я завсегда предпочитаю, чтобы я — их. Водолаз еще там?

— Когда я уезжал, был там.

— Ну, тогда прощевай, — пожелал я. — Поеду одним выстрелом двух зайцев валить. Что я, не охотник, что ли?

Я поднялся. Забинтованный посмотрел на меня ненавидящим взглядом. Если на чистоту, то я его вполне понимал — когда догоняли, думали, дадут пару очередей, и все. И по домам. Ан вышло вона как. Я, нехороший, не только концы не отдал — они вообще ни разу выстрелить не успели. А я, как в тире, расстрелял их — с фатальным исходом для одного и полуфатальным — для другого. В общем, попали аккурат в ту самую яму, которую для меня готовили. А забинтованный, оставшийся живым после такой неожиданности, еще и вынужден был сдать с потрохами своих хозяев. А теперь я уходил к генералу — хотя я все равно пошел бы к нему после случившегося — и чувство вины, ответственности за предательство, грызло его самым непотребным образом. Так что, оставаясь в полумертвом виде в этом кювете, он имел все основания ненавидеть меня. И винить его за это было глупо.

В голову вдруг пришла мысль, и она мне понравилась. Я снова опустился на корточки перед забинтованным и протянул ему «Смит и Вессон»:

— Возьми, дорогой. А то ты в нетранспортабельном состоянии, а тут дикие звери шатаются — мыши, крысы, бомжи всякие. Хоть отстреливаться будешь.

Он с готовностью схватил протянутый мною пистолет, но стрелять сразу не решился. В моей руке, направленный в его сторону, подрагивал автомат, так что риск благородным не выглядел. Но оружие принял — да и не мог не принять. Психология — я наверняка знал, что, стоит мне повернуться спиной, и он нажмет на курок. Он же ни ухом, ни рылом, что там патронов нет. Я ж его об этом не предупреждал, с честным видом засовывая пистолет ему в ухо. Если и считал выстрелы — что тоже вряд ли, — то где гарантия, что я не зарядил барабан по новой? В общем, он думал отыграться за все. Наивный.

Я вторично поднялся и пошел к дороге. За моей спиной и в самом деле сухо щелкнул боек. Ну, попытка — не пытка. Через долю секунды тишину разорвал рев отчаянья. Спорю на миллион долларов, которого у меня все равно нет, что вырвался он из глотки забинтованного.