Сопроводитель

Ну, да пусть его. Покричит и перестанет. Я даже не обернулся, продолжая идти своей дорогой. Все равно ничего интересного не увижу. Пусть издыхает в гордом одиночестве. Зато на пистолете останутся его отпечатки пальцев. Это я сотворил такую головоломку для ментов — машину довел до аварии внешний обстрел из пистолета, который почему-то находится в руке пассажира этой машины. Либо пассажир летать умеет, либо пистолет радиоуправляемый — так, да? Ну, в общем, пусть думают. У них голова для этого лучше приспособлена. Хотя, исходя из того мизера, что я оставлял здесь, и полного отсутствия других улик, любую голову можно сломать об эту загадку. Разве что забинтованный парень останется жив и расскажет все, как было. Но он это вряд ли сделает — я имею в виду рассказ, — потому как милиция и его по головке не погладит. Ну, не любит она, когда с автоматами по ночным дорогам раскатывают.

В общем, я оставил забинтованного одного — пущай делает, что хочет. Хотя особого набора развлечений у него все равно не было.

Подойдя к «Мерсу», заглохшему метрах в двадцати пяти от того места, где я выбросился без парашюта, я забрался внутрь и осмотрел его. Техника, знаете ли, нежная, на такие фокусы, что я с ней проделал, не рассчитанная, так что осмотр лишним не стал. Впрочем, единственная обнаруженная неполадка укрывалась в ручном тормозе. Он все-таки не выдержал. Машину остановил, но ценой собственной жизни, как Анна Каренина. Только у нее чего-то там отрезало, а у тормоза тросик порвался.

Но в данный момент ручник мне был нужен, примерно как мертвому — апельсин. Я все равно не собирался им пользоваться в ближайшее время. Поэтому, особо не горюя, завелся и поехал в обратном направлении. Наводить разборки с товарищем генералом, чье поведение мне совсем не понравилось.

Сказать по правде, я не дышал огнем и не дрожал ноздрями в ожидании боя. В данный момент я меньше всего походил на бойцового дракона. Общее состояние организма, мягко говоря, оставляло желать лучшего. И вообще, я подозревал, что его больше нет, этого состояния. Оно испарилось, распылилось — на водку, на секс, на стучание по голове и остальным частям фигуры (причем, как мне, так и мною), на нервы и на бессонные ночи. В общем, я истончал до состояния привидения. В моральном, имею в виду, плане. Мне бы сейчас не к генералу сквозь ночь лететь, лелея в голове планы крутых разборок, а устроиться дома на собственной уютной, хоть и не очень новой, зато многоспальной, постели. Принять часиков по десять сна на каждый глаз, потом еще пару месяцев где-нибудь на черноморском побережье… Вот тогда бы я был готов к предстоящей схватке. Но все вышеуказанное в силу разных причин мне не грозило, так что приходилось довольствоваться собой таким, какой есть. Возможность выбора — такая роскошь в эту ночь была для меня недоступна. Но я смирился с неизбежностью и даже не жужукал.

Опять свернул на дачную дорогу. Она стала уже родной и привычной — я ее за последнее время буквально вызубрил, от зубов у меня отскакивала. И в печенках сидела. Но все равно ехать надо было, потому что, сами понимаете, производственная необходимость. Раз уж решил рядовой российский таксист (хоть и бывший) Миша Мешковский — партийная кличка «Мишок» — испытать себя в роли частного детектива, то и нефиг ему отступать. Нефиг, да и некуда.

Машина рыскала носом по узким и изрядно разбитым дорогам дачного поселка, светом фар вырывая из темноты то поросшие малинником заборы, то какие-то непонятные в этом раздробленном свете деревья. В общем, сюрреализм на всю катушку. Сонный кошмар Сальвадора Дали в кубическом периоде, ежели таковой у него был. У меня-то ничего подобного точно не было, так что я в таких картинах не нуждался. Другое дело, что моего мнения по этому поводу никто не спрашивал и — нравится, не нравится, а президент поправится — мне приходилось любоваться расчлененными красотами ночи.

Когда до генеральского замка оставалось три поворота, — метров сто пятьдесят, хотя я точно не подсчитывал, — навстречу, невесть откуда взявшийся, выпрыгнул какой-то автомобиль. Что за техника, чья, и какого черта она с такой скоростью носится по абсолютно неприспособленным для гонок дорогам дачного поселка я, понятно, не знал. Знал только, что встреча с ней в мои планы не входит и добра от нее ждать нечего — тачка вынырнула из-за поворота, и сделала это на такой скорости, что, пытаясь удержать дорогу, даже слегка привстала на два левых колеса. Расстояние между нами было смешным — метров двадцать. Света фар я раньше не смог заметить, занимая мозг другими мыслями, так что затормозить уже явно не успевал. А столкновение на такой скорости было чревато неприятными воспоминаниями.

Ситуасьон, как говорят французы. Пожалуй, я сделал то единственное, что мог сделать в таком ситуасьоне — резко крутанул баранку и, подпрыгнув на обочинном отвале, снес носом забор и крепко сел всеми четырьмя колесами на рыхлый, несколько раз заботливо перекопанный, грунт картофельной грядки.

Жутко ругаясь непотребными словами, я выбрался наружу. Хуцпаны, доведшие меня до такого состояния, не стали останавливаться, чтобы узнать, что о них думают; им и без того жилось неплохо. Мне в этом смысле повезло меньше — мысли-то были мои, и в ближайшее время от них было не избавиться.

Машина села основательно — просто так, за здорово живешь, нечего было и думать вытаскивать ее. Тем более, что хозяева огорода недавно завершили процесс окучивания. И я решил не возиться с вытаскиванием «Мерседеса» — до генеральских владений было рукой подать, и мне удобнее и быстрее выходило добраться до них своим ходом. Что я и сделал, прихватив с собой автомат.

Интерес вызывала одна деталь — кому приспичило носиться, словно с ошпаренной задницей, в таком месте в такое время? На пьяных дачников непохоже — те предпочитают оставаться в зелени — среди картофельной ботвы или кочанов капусты. Для этого и затеваются пьянки на лоне природы, не так ли? На возвращающихся домой тоже было трудно подумать — все, кому надо, уже давно разъехались. Праздношатающейся публике здесь, по сути, делать вовсе нечего. В том числе и ворам — не сезон еще. Так что единственная более-менее правдоподобная версия, пришедшая в голову, звучала примерно так: это были какие-то генеральские гости. Тот же Водолаз. Он может и на такой идиотской скорости прокатиться. С него станется.

Впрочем, чтобы выяснить это наверняка, нужно было пройти всего-то полтораста метров.

16

Замок гражданского авиагенерала своим видом удивил и озадачил меня, заметно изменившись за время моего недолгого отсутствия. Не в том дело, что он стал ниже или сбавил в весе — при его-то каменной сути это больше походило бы на галлюцинацию, и я списал бы все на собственное переутомление. Просто замок уже не казался такой неприступной цитаделью, какой представлялся раньше. В чем это выражалось, навскидку было трудно определить, но перемену я ощущал почти физически. Какая-то незащищенность, заброшенность. Странно, правда?

Я не люблю разных странностей. Когда они возникают на моем пути, у меня появляется ощущение волоса в глотке — довольно неприятное ощущение, при котором постоянно тянет на кашель, а руки рвутся к груди, чтобы постучать по ней. А еще меня охватывает чувство глобальной подозрительности и жизнь сразу теряет половину своей первоначальной привлекательности.

Оставаясь на некотором отдалении от периметра — метрах этак в пятидесяти — и держа автомат в готовности номер один, я осторожно пошел к воротам. Выяснять, значит, что же меня так насторожило.

Территория замка была залита светом. Не особенно ярким, но он был. Что, по случаю ночного времени, совершенно нормальное явление. За исключением воплей каких-то свихнувшихся птах, пострадавших от хронической бессонницы, да верещания таких же больных на всю голову козявок, вокруг царила полная тишина. Что, при взгляде на часы, опять же выглядело вполне обычным.

Странным было то, что ворота замка были раскрыты нараспах. Меня насторожило, однако, не это — издалека положения створок я не увидел. Но пук света, падающий сквозь проем на дорогу — он и стал причиной недоумения.

Ну, непонятным показалось такое положение вещей — дважды я посещал генеральский замок прежде, и дважды ворота были заперты. Причем, в первый раз мне даже пришлось прорываться с боем. И трудно было предположить, что охрана резко поменяла привычки и оставила вход не только гостеприимно раскрытым, но даже без привратников.