— Да вон, у стены можешь кости кинуть. Балалая сегодня с утра на СИЗО перевели, так что свободна шконка. Тебя звать-то как?
— Кореша Мишком кличут. Я на это дело даже отзываюсь иногда. Приучили, гады, за десять лет. — Я осмотрел койку со скатанным матрацем. Жуткий антиквариат. Ну, да я на пуховые перины и не рассчитывал. Подошел и принялся возиться, обустраивая себе ложе.
Процедура прописки меня в хате началась примерно через час. Какой-то гарный бритоголовый хлопец созревал-созревал, и, наконец, созрел. Почему ждал столько времени — черт знает. Наверное, по жизни тормоз. Но — тормоз, не тормоз, — а через час он поднялся и, засунув руки в карманы, принялся бродить по хате туда-сюда, делая вид, что прогуливается.
Минут пять топтался, гадом буду. Потом остановился перед койкой, которая успела одарить меня полудремой, и слегка пнул ее. Я открыл глаза и удивленно посмотрел на него.
— Слышь, ты, как тебя… — гнусаво проговорил бритоголовый, глядя на меня сверху вниз все теми же соловыми глазами. — Мишок, что ли? А ты че — первоходок?
— А ты че — подраться хочешь? — уточнил я. — Так ты открытым текстом говори, не стесняйся.
Бритоголовый слегка подумал — с минуту, не больше, — и снова пнул койку. Опять несильно.
— А ты че быкуешь? Деловой, что ли?
— Сядь, Фофан, — лениво окликнул его коротышка от окна, которого, как уже успело выясниться, звали Тихоном.
— Не, а че он быкует? — Фофан даже не обернулся. — Я ему, как человеку, вопрос задал, а он пальцы гнет.
Я вздохнул. Фофан был совсем-совсем нестрашным. Если кого и следовало здесь опасаться, то невзрачного безволосого Тихона с русалкой во всю грудь. А таких, как Фофан, в любом жилом микрорайоне — что собак несъеденных. Называются где как, но в основном гопотой. Бегают по улицам и отжимают у нормальных граждан шапки, барсетки и мобилы. А потом лихо пропивают эти ништяки в тот же вечер. Если, конечно, их менты поймать и прикрыть не успевают. Фофана успели. Уж и не знаю — за отжим ли мобилы или за то, что он на стене несанкционированное слово из трех грубых букв нарисовал. Неважно. Важно, что в камеру он прихватил все свои понты. А это, между прочим, показывало, что первоходок — именно он, а не я, которого Фофан так старательно пытался уличить в этом (весьма сомнительном, между нами) грехе. И, в отличие от меня, сей вьюнош явно испытывал кайф от пребывания в камере. Не мешало бы слегка обломать ему этот кайф. Для профилактики, чтобы не зазнавался.
Поднявшись со шконки, я встал перед бритоголовым. И сразу оказался на полголовы выше. И пошире в плечах. Аккуратно положив свой лоб на его, выбритый, я широко, от всей души улыбнулся:
— Нет, Фофан, я не первоходок. Если тебе так приперло знать, то вот в этой хате я уже в третий раз. И что-то тебя здесь раньше не видел. Я и в других бывал, а тебя там тоже ни разу не водилось. У меня, правда, дальше СИЗО заходить не получалось — ну, не судьба. Выгоняли меня отовсюду. Не нужен я нигде. Ты меня за это бить не будешь?
Фофан слегка побледнел и отступил на шаг. Нормальные граждане, у которых он темными зимними вечерами отнимал ништяки и балабасы, обычно с ним в таком тоне не разговаривали. И уж тем более свою голову на его покатый лоб не складывали. Случившееся несколько — а если честно, то очень сильно — не укладывалось в его черепной коробке. Буквально из ушей выпирало. И он решил, пока не поздно, отработать назад:
— Да не буду я тебя бить! Даже не собирался!
Тихон у окна довольно заржал. Я снова развалился на койке. Процесс прописки был закончен. Но, как оказалось, он был далеко не самым интересным, что ожидало меня здесь. Самое интересное было впереди.
— Слышь, Мишок! — окликнул меня Тихон пару минут спустя. — А кроме шуток — Зуев тебя за что прикрыл?
— А я у Иванца водилой работал, — лениво отозвался я. Отмалчиваться, ссылаясь на старые воровские законы (мол, такими вещами в таких местах интересоваться не принято) смысла не было. Все равно так или иначе узнают. Мало ли лазеек для бывалого человека? А Тихон — явно из бывалых. — Иванца помнишь? Который привокзалку держал. Короче, вчера его гоп-стопнули. Два с половиной лимона баксов увели. В руке дырку из волыны просверлили. И на сладкое пару охранников завалили. Иванец решил, что это я на него наколку дал. Зуев думает, что он прав.
Тихон поковырялся пальцем во рту, прикидывая, какого количества нулей лишился Иванец. Сосчитал, уважительно кивнул и на всякий случай уточнил:
— А это ты на него наколку дал?
ebooksa