За флажками

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я в курсе, куда я наступил. Только все равно непонятно. Наступил я, а страшно тебе. Может, я дурак, может, меня в психлечебницу определить надо, чтобы доктора соображалку обратно на место приделали? Ты, если тебя не затруднит, расскажи поконкретнее, отчего такой запуганный стал? Объясни так, чтобы даже такой законченный кретин, как я, допер, что к чему.

— Меня, Мишок, сегодня пасли.

— Оп-па, — сказал я и принялся нервически переворачивать колбасу. — А ты не ошибся? Действительно-таки пасли?

— Я же не такой конченный кретин, как ты, — возразил Ян. — На двух тачилах пасли. С утра какой-то урод на желтой «Карине» увязался, два часа на хвосте сидел. Потом другой — на черном «Крауне».

— Бараны, — заметил я. — Только бараны могли додуматься послать на слежку желтую «Карину». Ее даже слепой заметит. Таких, наверное, во всем городе штуки три — от силы.

— Бараны, не бараны, а мне страшно, — сказал Ян.

Я удивился. Это не было похоже на Литовца. Прежде он не имел привычки повторять по десять раз, что боится. Если и испытывал что-то подобное, то весьма интимным образом — внутри себя.

— Слушай, друг, — я родил мысль в виде предположения, и решил, что эту мысль должен узнать и Ян. — А ты точно уверен, что они тебя пасли, а не ехали, скажем, по своим делам?

— Ага, по делам, — кивнул Литовец и полез вилкой в сковороду, которую я, по причине готовности колбасы, переместил с плиты на стол. — Первый два часа мне в жопу дышал. Из одного конца города в другой и обратно прокатился. Дела у него такие. Говорю же, пасли они меня!

— Плохо, — посочувствовал я и сделал себе бутерброд. Жрать жирную колбасу без хлеба, в отличие от Яна, я не умел.

— Конечно, плохо! — а он умел. И еще как! По два ломтя за раз. И не подавится же, гад! Впрочем, пусть кушает. Почти смену за баранкой отколбасил. — Я поэтому тебе и говорю, что дело пахнет керосином. Они ведь даже не догадываются, что я это не ты, а ты — это не я. Они машину вычислили, а кто за рулем был — не знают. Остановят меня, пристрелят — и что? Я погибну вместо тебя, а я-то человек, по сути, ни в чем не виноватый.

— Я тоже ни в чем не виноватый, — возразил я. — Ну, подумаешь, кушать не вовремя захотел. Такое ведь с каждым произойти может. Только, Ян, дело не в этом. Дело в том, Ян, что ты, главное, не ссы. И зря ты бублики на них крошишь — они мою фотокарточку срисовали — как я сейчас с тебя могу. Вполне пацаны в курсе, что ты — это не я, а я — это не ты. Так что не будут они тебя останавливать.

— Когда это они твою фотокарточку срисовали? — недоверчиво прочавкал Ян. — Ты ведь говорил, что в кафешке тебя никто разглядеть не сумел?

— Сумели, — возразил я. — Только пережить этого не сумели. А тот, что смог, тот и вправду не разглядел.

— Ну, — удовлетворенно-вопросительно сказал Литовец. Удовлетворен, получается, был тем, что относительно кафешки прав оказался. А вопросительных интонаций подбавил — чтобы я объяснил, какого рожна баки про срисованную фотокарточку заливаю.

— Балабэську гну, — сказал я на это. — Сегодня утром они меня остановили, да. Только я ловко от них убежал. Я вообще ловкий хлопец. Ну, ты же знаешь.

— Как это ты от них убежал?! — Ян, сказать, не соврать, оторопел.

— Глядите, люди добрые! — я поднял на вилке кусок колбасы и указал им в район потолка. — Вот человек! Нет, чтобы поинтересоваться утром, откуда у меня карабин взялся. Не от сырости же! Так он сейчас спрашивает — как я от них убежал! Мог бы сперва поахать, потом поохать, для порядку спросить, где они меня тормознули да что хотели! Ох, Литовец, шея у тебя длинная, а резьба мелкая. Доходит долго.

— А где они тебя тормознули? — послушно исправился Ян.

— У самого нашего таксопарка. Двумя КамАЗами, между прочим. С двух сторон дорогу загородили и отпущать не хотели. Карабином грозили. Тем самым. Только я карабин, как ты понимаешь, забрал. Не игрушка он. Пульнул в один КамАЗ. А он бензином груженый был. Или солярой. Короче, пацаны испугались и разошлись. Ну, ты машину поедешь в гараж ставить — наверняка все узнаешь. Весь хипеш метрах в трехстах от нашей территории случился. А в том бензобаке на колесах нефтепродуктов — на полтора десятка тонн. Наверняка все провонялось.