Имя твое – номер

– Вы получили трупы своих недоумков?

– Кто это? Вы знаете, с кем вы разговариваете?

– Для меня ваше имя – просто номер. Последний. Не дергайтесь раньше времени.

Прошла минута, другая. Курбатов боялся пошевелиться. Наконец он посмотрел на имя абонента: 200. Курбатов тотчас вспомнил, как подписался под сообщением Гриневичу Андрей Вихляев, взявший на себя эту обязанность. Номером 200.

Курбатов впервые в жизни не смог выдержать даже короткого одиночества. Он вышел в приемную и стал у окна. Секретарь боялась обернуться к нему. Зачем он это сделал? Раньше за ним такого не наблюдалось. Она была напугана этим простым действием, но если бы могла заглянуть в душу своего босса, она бы ужаснулась. Он изнутри пропах страхом, как бедняга Юбело перед страшной казнью.

Курбатов в это время реально готовил встречу с Гриневичем, был готов договориться с ним по всем пунктам. В глубине души он понимал, что это временная слабость, однако удар оказался сильным и болезненным. Кем бы ни был неизвестный киллер, до последней жертвы ему не добраться.

Чтобы успокоиться и мыслить трезво, Курбатову было необходимо выпить. Не оборачиваясь к помощнице, которую еще вчера за какую-то провинность в сердцах назвал приставкой к пишущей машинке, он попросил ее принести водки из его кабинета. Она «с испугу» принесла целую бутылку. Курбатов улыбнулся… и попросил две рюмки. Они выпили. Впервые вместе.

Вернувшись в кабинет, Михаил Георгиевич позвонил своему сотовому оператору, представился и потребовал информацию о недавно поступившем на его трубку звонке. Прошла четверть часа, и он стал обладателем полезной информации. Абонент имел испанский федеральный номер и звонил из Иерусалима; ему даже назвали конкретное место, откуда он «выходил в эфир».

Курбатова вдруг осенило. Сделка. Он подумал о сделке с израильскими спецслужбами. Убийца все еще в Израиле. Известен номер его сотового телефона, хотя, не исключено, мобильник уже лежит в мусорном баке. Со своей стороны он пойдет на то, чтобы замять дело об авиакатастрофе, виновником которой являлась израильская контора, использующая в работе взрывоопасные вещества. Израильская сторона обязана… Дальше в голове Курбатова пронесся отголосок прошлого: поймать и обезвредить вооруженного и очень опасного преступника. Только в ключе сделки, а по сути в ключе односторонних угроз и можно было рассчитывать на успех. Евреи перекроют границы, ни один потенциально похожий на фоторобот человек не покинет страну. В этом плане израильтяне отличались «умом и сообразительностью».

И снова мысли Курбатова метнулись к Гриневичу. Кто из профи решил поработать на него? Его основное ядро – братья Панины и Вихляев – нейтрализовано; предательство Вихляева – тоже нейтрализация. На протяжении нескольких лет боевое ядро «Артики» не менялось ни в структурном, ни в кадровом плане. Лишь в самом начале боевиков насчитывалось четверо. Романов, кажется. Да, Константин Романов, «морской котик».

Личное дело на «Артику», которое Курбатов вел несколько лет и по личной инициативе, последнее время всегда было под рукой. Михаил Георгиевич нашел там строчку: «Перспективный детектив, участник спецгруппы». Тогда за каким чертом Гриневич убрал его из команды? Курбатов точно знал: никаких конфликтов в команде не было. Ответ пришел быстрее, чем ожидалось. Курбатов поставил себя на место Гриневича, и в его голове родилось слово: консервация. Этот нестареющий прием спецслужб.

Глава 15

Пятый

1

Утро для Курбатова началось с воспоминаний. Во-первых, он припомнил слово «консервация». Именно с этого нужно начинать поиски Романова. Он вызвал к себе домой Льва Косова и вручил ему листок бумаги с записями. Собственно, там было написано только имя, место службы (армейское и последнее известное – в страховой фирме «Артика»).

– Установи его местонахождение. Задействуй наших людей в милиции, прокуратуре. Этот человек, – Курбатов указал на бумагу стаканом с минеральной водой, – выпускник диверсионной школы. Экипаж, где он проходил службу, напрямую подчинялся шефу флотской разведки.

– То есть Главному штабу ВМФ, – уточнил помощник.

Курбатов понял его ужимки: он не вхож в штаб ВМФ.

– Этот пункт я возьму на себя, – сказал он и отпустил подчиненного устаревшим «ступай».

В это утро Курбатов не чувствовал себя подавленным. Хотя именно такое расположение духа им было словно запланировано на этот день. Лишь бы другие наметки оправдались, понадеялся Михаил Георгиевич.

Он размышлял в это утро в стиле стенограммы, что отчасти помогало ему придерживаться строгой логики. Это была давняя привычка «важняка» при Генпрокуроре.