Бронекатера Сталинграда. Волга в огне

22
18
20
22
24
26
28
30

Затем налил во флягу спирта, разбавил, поболтал и, достав две кружки, налил понемногу:

– Давай, бери. За победу!

Выпили. Костя поморщился, замотал головой:

– Крепкий…

– Ну, еще водой разбавь. Примите с Настей за вашу любовь.

– Я и сам не знаю, любовь это или что-то другое. Слишком уж все быстро произошло.

– Такая она жизнь. И Насте ты по душе пришелся, а пройдет время, будет кто-то еще.

– Нет, – запротестовал Ступников. – Она такая… я ее никогда не оставлю. Может, поженимся.

Костя не понимал, насколько наивно звучат его слова, но Валентин лишь улыбался в ответ.

– Нам бы дожить до свадьбы-женитьбы, – пропел он, подмигивая другу. – До победы бы дожить, а там все само решится.

Проводил на берег. Вася Дергач, в замасленной спецовке, высунулся из люка, помахал рукой:

– Отдыхай, пока можно. Мы тут сами все закончим.

И Федька Агеев, незаменимый помощник, проводил немного, похвалился, что разобрал, почистил и снова собрал оба пулемета.

– Как часы работают. Пока, Костя.

Он шел к знакомой землянке, где его ждали, и на душе было легко, как никогда. Его уважают командир и ребята, где еще встретишь таких? И Настя ждет, приготовив что-нибудь вкусное. А потом опять будет ночь, и повторится вчерашнее. За деревьями, в стороне замерзающей реки, отдавались глухие звуки орудийных выстрелов.

Черт с ними! Два дня у него есть. Законные, по ранению. Старшина Ступников прибавил шаг – его ждала Настя.

По реке шел ледоход, однако бывалые моряки утверждали, что Волга замерзнет не скоро. Но шуга и льдины, которые сбивались в заторы, осложняли переправы. Широкие носы барж и паромов, которых тащили на тросах буксиры, с трудом дробили лед. Деревянные суда сдавливало с такой силой, что трещали и лопались толстые дубовые доски. Сделанные на совесть умелыми мастерами, они могли служить долго, но не были рассчитаны на плавание среди льдин.

Деревянные баркасы, сейнеры, плашкоуты, похожие на корыта, составляющие значительную часть переправочных средств, пересекали Волгу, каждый раз рискуя вдвойне. К постоянной опасности обстрелов прибавился риск быть раздавленным в заторе или получить пробоину от удара массивной льдины. Корабли, лавируя, уворачивались от снарядов и одновременно, делая крутые повороты, уходили от огромных глыб льда с торчащими острыми краями.

Получая приказы и груз, капитаны, отчаянно матерясь, надвигали поглубже фуражки с «крабами» (плевать на мороз!) и пускались в рискованный путь. Бойцы из маршевых рот, вцепившись в борта и скобы, завороженно смотрели на парившую в холодном воздухе широкую Волгу.

Она плескалась совсем рядом, а деревянные борта порой возвышались на полметра от поверхности. От резкого поворота или близкого взрыва суда с открытыми трюмами черпали сразу массу воды. Красноармейцы, многие из которых вообще не видели больших рек и не умели плавать, бестолково шарахаясь, усиливали качку.