Бронекатера Сталинграда. Волга в огне

22
18
20
22
24
26
28
30

– Мою деревяшку расшибут первым же попаданием. Грузи быстро раненых. У меня тоже на борту пятьдесят человек, но десятка два я возьму.

В трюмах поднялся шум. Кричали самые тяжелые, раненные в голову, живот. Но выбирать не оставалось времени. Не обращая внимания на крики и слезные просьбы, перегрузили в баркас двадцать человек, которые находились ближе к люку, в том числе помощника механика с забинтованной грудью.

– Если доберусь до берега, – кричал капитан, отводя баркас, – сообщу! Может, ваши выручат или буксир помощней пришлют.

Снаряд ахнул вдогонку баркасу, тот зарылся в воду и, погружаясь на волнах до палубы, затарахтел к левому берегу. Для небольшого судна были опасны не только снаряды, но и волны, которые могли захлестнуть и пустить его ко дну.

А Ковальчук глядел на пасмурное небо, которое над лесом стало заметно светлее. Вряд ли успеют прийти на помощь. «Верный» еще на ремонте, «Шахтер» послали с каким-то заданием в верховья. На ходу всего два бронекатера. Где они – неизвестно. Возможно, тоже угодили под снаряды и ушли в затон.

– Если будем трос и дальше долбить, надо людей поменять, – сказал боцман. – Ребята, которые рубили, без сил лежат.

– Ищи добровольцев. До рассвета поработаем.

Добровольцев нашли. Щуплого Толю Кочетова, который был на «Прибое» сигнальщиком, отодвинули назад.

– Отдыхай, музыкант. Там покрепче люди нужны.

– Какой тут отдых, – вздохнул Кочетов. – Впору «Варяга» петь. Вон, светает уже.

На рассвете к «Прибою» приблизилась обычная весельная лодка. Она была также загружена ранеными, но взяли еще двух человек. Рослый парень, в телогрейке и валенках, пообещал сообщить о бедственном положении катера и, не теряя ни минуты, принялся ровно и мощно грести широкими веслами, обходя льдины.

Догорала последняя дымовая шашка. Вокруг падали снаряды. Ковальчук приказал набросать неподалеку от катера груду тряпья, облить ее соляркой и поджечь. Слабая имитация, что корабль горит. Одновременно срочно перетаскивали на дальний конец косы раненых. Там громоздилось несколько льдин, за которыми можно было прятаться.

Вдруг показался бронекатер, идущий к ним на полном ходу. Это был «Шахтер» под командованием Степана Зайцева. На полном ходу, огибая льдины, он шел на выручку. Кто-то закричал «ура», бросали вверх шапки, раненые обнимались, но Егор Ковальчук напряженно двигал скулами, предчувствуя, что произойдет дальше.

Один из матросов радостно кричал:

– Помощь идет! Сейчас всех заберут.

– Заткнись, – повернулся к нему мичман. – Лучше брось еще кусок брезента в костер.

Внимание вражеских артиллеристов переключилось на «Шахтера». Если опытному лейтенанту удавалось обходить мощные разрывы тяжелых гаубичных снарядов, то легкие полевые и противотанковые пушки, установленные неподалеку от берега, окружили катер фонтанами близких взрывов. Некоторые снаряды срабатывали, попадая в льдины, осколки догоняли стремительно идущий бронекатер. И Зайцев и Ковальчук уже прикинули, что эвакуация команды и раненых займет не меньше двадцати минут, в лучшем случае четверть часа.

При такой плотности огня немецкие артиллеристы успеют разбить и поджечь оба корабля. Он едва не застонал, видя, как снаряд ударил «Шахтер» в борт, еще один рванул за кормой. Зайцев тоже отлично понимал ситуацию. Он вышел спасать «Прибой» на свой страх и риск. Комдив Кращенко, появившийся на пристани, мялся, не зная, что делать.

– Светло уже, тебя утопят, – наконец выдавил он в ответ на просьбу Степана Зайцева.

Капитан-лейтенант смирился с гибелью «Прибоя» и всех, кто там находился. Что-то он предпринял: сумел договориться о поддержке попавшего в беду корабля с артиллеристами. Несколько гаубиц вели огонь по немецким батареям. Ну, разобьют они два-три орудия, а что дальше? Слишком много артиллерии натыкано на склонах холмов.