Пришлось прыгать вниз со склона и стрелять в направлении неестественного шороха.
Голицын уже в полете разглядел силуэт человека на фоне камней и, радуясь тому, что сейчас прикончит сволочь, стрелял до тех пор, пока его спина не встретилась с негостеприимной твердью. Одновременно с этим действительно цирковым номером Бертолет накатил из подствольника, и чужака взрывной волной отбросило на несколько метров.
Не давая тому подняться, пусть он даже и ранен, пусть даже и сильно, но все равно пока жив, может стрелять, Бертолет под стоны и матерщину сильно побившегося в результате приземления Голицына подбежал к противнику и практически в упор расстрелял его.
Закончил.
Подняв трофейную винтовку, Бертолет убедился в том, что оптика в результате разрыва гранаты пришла в полную негодность, и отбросил хлам в сторону.
Группа вновь объединилась на дороге между двумя сопками. Цель у них была банальна и проста: перебить там всех, кроме Сильвии. Особенно Татаринову почему-то хотелось прикончить акуло-жабо-крокодиловую женщину, было в ней что-то такое… А про доктора Пинту и разговора нет. Или… привести его к Диденко живым, пусть мичман из него тоже попробует чего-нибудь достать… без наркоза.
Продвигаясь небольшими перебежками, группа приближалась к входу в клинику и стоящими рядом с ней джипам.
Самым страшным сейчас было наткнуться еще на одного снайпера, который мог засесть на одном из двух этажей клиники и существенно осложнить жизнь штурмующей группе, состоящей из малого количества бойцов…
Не успели они добраться до черных «Шевроле», как началось.
По ним начали одновременно долбить с шести или семи позиций.
Волна ненависти и досады накрыла Татаринова, когда он увидел, что в результате открытого по ним огня он остался один. Нет, оба его подчиненных живы, но толку теперь от них…
Раненые кое-как успели отползти за валуны и орали из укрытия Татаринову, что с ними все в порядке.
— Я вижу, вижу! — соглашался командир, теперь плохо понимая, как он один перебьет целую толпу, укрывшуюся в здании, вмурованном в скалу. — Нет, — настраивал он сам себя, — пусть королева нидерландок и нидерладцев живет со старой печенью и со старыми почками столько, сколько ей отпущено.
Вдохнув, выдохнув и перекрестившись, Татаринов перебежал от одной машины к другой, стоящей ближе к зданию, собираясь войти в строение…
Без труда погасив два светильника над входом, которые продолжали разгонять если не полумрак, то серый туман, так как солнечные лучи еще не добрались до этого пятачка, заорал:
— Вы окружены! Выходите по одному!
Обороняющиеся не согласились с оставшимся в единственном числе боеспособным русским и стали палить по машине, за которой он укрылся.
Не дожидаясь, когда от кузова из-за плотного автоматного огня ничего не останется, Татаринов пробежал вперед, совершив стремительные, нечеловеческие движения, больше напоминавшие прыжки гепарда, так как, по ходу, он споткнулся и теперь вынужден был грести всеми четырьмя лапами, пока не уперся в каменную стену.
На секунду в глазах потемнело.
Прижавшись к стене, Кэп начал вспоминать минуты посещения этой клиники несколькими днями ранее в надежде вспомнить какие-то детали или нюансы. Может быть, там был какой-нибудь запасной выход или лаз? Где-то был… А он не заметил. Но как он ни сканировал сознание, ничего достать оттуда в спешном порядке не получалось.