Доказательство чести

22
18
20
22
24
26
28
30

Вот именно это его и бесило.

— Мне вот это место нравится. — Пермяков улыбнулся и ткнул аккуратным, но все-таки грязноватым ногтем в середину текста. — «Поскольку денег у меня не было, я обратился за помощью к сотрудникам полиции, которые и посоветовали мне предложить следователю Пермякову имеющийся у меня в собственности дом в городе Сочи». Что, Кормухин, Рожин хотел у ментов денег занять, а те ему не дали? Не суки ли, а? — Он пробежал глазами еще несколько строк, снова поднял глаза на важняка и заявил: — А вот это уже перл. «Сотрудники милиции закрепили у меня между ног магнитофон, и с этим устройством я направился к следователю Пермякову». Дашь потом в блокнот переписать?

Важняк молчал и смотрел сквозь арестанта.

— Кормухин, проблема не в том, что Рожин это говорил, а в том, что ты все записывал. Ты разве не взял бы дом в Сочи, если бы к тебе в кабинет завалился мужик с таким устройством между ног?

Кормухин, еще до приезда в тюрьму давший себе слово оставаться мудрым и спокойным, ничего не ответил. Но через минуту выяснилось, что Пермяков быстро настраивается и на такую волну.

— А что вам здесь не нравится? — не выдержал важняк.

— Напротив, мне здесь все очень нравится, — возразил Сашка. — Во-первых, сотрудник следственного комитета внес в уголовное дело данные о проведенных оперативно-разыскных мероприятиях, сопряженных с провокацией взятки. Во-вторых, Кормухин, это устройство называется диктофоном. — Пермяков просмотрел все документы до последнего, с удовлетворением на лице оттолкнул их от себя и заявил: — Писанина и есть писанина. Роман я почитал, аудиозаписи послушал. А кино нет никакого посмотреть?

Кормухин собрал бланки и не просто вложил их в папку, а нашел то место, где им следовало быть. Александр быстро бросил взгляд на дело. Следователь поместил документы между заявлением Рожина, которое было пронумеровано как шестая страница, и протоколом задержания его, Пермякова, не помеченным никакой цифрой.

— Александр Иванович!.. — Важняк был спокоен, но на этот раз такое ощущение было вызвано не уверенностью, а раздумьем. — От адвоката вы отказались и сейчас не желаете давать показания. Что мы запишем? Статью пятьдесят первую конституции вы знаете хорошо. Мне так и отметить, мол, отказался свидетельствовать в отношении себя, руководствуясь этой статьей? Вы подпишетесь или опять ваньку валять будете?

Саша знал, что нужно делать, еще с того момента, когда увидел перед собой стопку бланков.

— Давай подпишу.

Кормухин протянул ему ручку и бланк протокола допроса. Сашка воткнул ручку в бумагу так сильно, что продырявил лист.

— Дай дело. Подложу…

Следователь, не привыкший к подлостям по отношению к себе, придвинул арестанту дело. Вместо того чтобы поставить автограф, тот неожиданно распахнул папку на месте вложения документов и на верхнем углу бланка протокола собственного ареста быстро вывел — «7». Хорошо размахнулся, сантиметра на три.

— Ты!.. — задохнулся Кормухин. — Ты что делаешь?!

— Я дело нумерую. — Пермяков зло прищурился. — Теперь можешь подшивать этот бред, который ты называешь доказательствами, после протокола моего задержания. Будешь объяснять, как это все образовалось в деле, после того как я был водворен в изолятор!

Глядя на огромную цифру, выведенную на документе, Кормухин стал догадываться о том, почему Пермяков так долго играл в подкидного дурачка. Изводя следователя, он формировал в нем мнение о себе как о быковатом отказнике. Но едва появилась возможность нанести удар, он не задержался.

— Это же глупо, — выдавил следователь. — Я объясню ошибку банальной опиской. Ребячество, Пермяков, детский сад!..

— Объясняй, — разрешил Пермяков. — А вот теперь я требую адвоката. И не абы кого, следователь Кормухин, а Генриха Владимировича Яновского. Его телефон двадцать два — семнадцать — сорок. Ты понял, Кормухин? Я хочу видеть его через час. Разговаривать с тобой в присутствии кого угодно другого я не стану. Это должен быть только Яновский.

У Кормухина дернулось веко, и лицо залилось мертвенной белизной. Он ненавидел человека, сидящего напротив него.