Я был только в трусах и майке! Притом изгвазданных до неприличия. В этом, с позволения сказать, «одеянии» я был похож на тракториста, который только что выполз из-под брюха своего железного коня, остановленного на ремонт прямо посреди проселочной дороги, которую недавно полил сильный дождь.
— Видик у тебя… — хихикнула Кукла. — Плюнь, не переживай. Главное, остался жив.
— Как это?.. Где?.. Почему я здесь?!
— Не кричи… — поморщилась Кукла. Она резала колбасу большими кусками. — Ты лучше скажи спасибо нам, что подобрали… — Кукла снова захихикала. — Иначе замерз бы в подворотне, — добавила она уже с участием. Кукла разделила колбасу на порции. — А могли и менты загрести, — продолжала она неторопливо. — Это еще хуже. Там у них теперь одно зверье собралось.
— Это точно, — поддержал ее Маркуша. — Им человека замордовать — раз плюнуть. Вот и смекай, что лучше: или от холода сразу кранты, или будешь кровью харкать еще лет пять, пока не загнешься.
— Менты… Подворотня… — повторил я тупо, все еще не соображая как следует. — А где моя одежда?
— Местная кодла постаралась… — хмуро сказала Стрёма. — Сопляки. Лет двенадцати — пятнадцати.
— Они и нас грабят, — сказала с ненавистью Кукла. — Последний кусок хлеба забирают.
— Достойная смена отморозкам… — поддержал разговор Маркуша. Он сокрушенно покачал головой и матернулся: — «Октябрята» перестройки…
— Чаю выпьешь? — спросила Кукла.
— Давай…
Я завернулся во что-то непонятное и взял алюминиевую кружку с круто заваренным чаем.
Я глотал терпкую жидкость и постепенно приобретал ясность мышления. Самое интересное, меня уже не удивляло и не смущало окружение, будто я давно прописался в этом подвале.
Но я все никак не мог сообразить, что со мной случилось. И почему я надрался до положения риз?
Да, я помнил о службе, о том, что сейчас в краткосрочном отпуске, и даже смутно припоминал питейные заведения, которые посетил вчера.
Но почему тогда из головы вылетело все, что касалось сугубо личного?
Отчего, едва я мысленно представлял свою квартиру, в висках начинали стучать колеса электровоза, будто я лежал на рельсах, и на меня надвигался груженый состав?
И чем дольше я думал о своих житейских проблемах, тем сильнее начинала болеть моя совсем отупевшая голова.
Я попытался избавиться от мыслей о прошлом вообще.
Получилось не очень, но в мозгах снова посветлело. И то ладно. Значит, есть надежда на благополучный исход моей одиссеи.