Васильчиков обернулся, напоминающе показал лыжной палкой на опускающееся солнце и – пропал за индевевшим боком грузовика.
– Отдохнул? – Холина покровительственно глянула на Лобанова. – Тогда хватит рассиживаться. Пора и нам.
С подножки она перевалилась грудью в кузов, что-то нащупала и – потянула наружу. Это оказалась ее сумка.
– Куда, дуреха?! – грозно рыкнул Денис. – Ты хоть соображаешь, что нас ждет? Нам надо засветло по снегу успеть два километра отмахать. Хорошо, если два. Знаю я их версты. А ты собралась пять кило косметики тащить?
– Тут лэптоп, – коротко объяснила Холина.
– Брось! Каждый грамм на счету. А ноотбук твой никуда не денется.
– В нем конфиденциальная информация.
– Появится кто, притащут и твою информацию.
– А если «считают»?
– А тебе на том свете не все равно будет? – Лобанов тревожно посмотрел на золотящиеся верхушки деревьев. – Короче, нет времени разводить антимонии. Или оставляй, или волоки на себе. Но я тебя, предупреждаю, ждать не стану. Пойду так быстро, как только можно. Замерзать с тобой за компанию мне как-то стремно.
– Кто бы сомневался?! – зло хмыкнула Холина и упрямо потянула сумку на плечо.
– Что ж, каждый хозяин своей судьбы и воли своей кузнец, – Лобанов сощурился, подхватил рюкзак и широко зашагал, прокладывая тропку в снегу. След в след двинулась Ирина. Она быстро отставала. Ноги болтались в огромных валенках, и ей приходилось передвигать их, будто лыжи.
Ногам, впрочем, было тепло. Зато лицо стремительно индевело. Ирина то и дело вытягивала из левого кармана руку в лайковой перчатке и, не разжимая кулак, остервенело терла им щеки, все менее их ощущая. Правое плечо задеревенело и под тяжестью компьютерной сумки потихоньку опустилось, так что ноша наконец соскользнула, и Холина, не имея сил переложить сумку, поволокла ее следом.
Она поглядела вперед. Лобанов как раз скрывался за очередным поворотом.
Ирина прибавила, боясь окончательно отстать. Доплелась до поворота. Но Лобанова уже не увидела. Впереди, всего в двадцати шагах, темнел следующий поворот. Холина остановилась отдышаться. Дыхание с хрипом клубами выходило из нее и растворялось в прозрачном воздухе. Она огляделась.
Ни ползвука. Абсолютная, до гула в ушах грозная тишина. Вокруг, сколько хватало глаз, нависали мачтовые сосны. Покрытые снегом, они парили где-то в высоте, холодные и равнодушные к ползущей у их подножья букашке. Вершины их прямо на ее глазах принялись наливаться позолотой. Еще полчаса, и здесь наступит полная, безысходная мгла. И в этом абсолютном, нечеловеческом безразличии столь явственно угадывалась близкая и неизбежная смерть, что Ирину охватила мелкая дрожь. Ей показалось, что еще минута, и от этого звенящего молчания она попросту лишится рассудка. С усилием разомкнула она смерзшиеся губы.
– М-Лобанов, – прошептала она. И шепот этот будто вернул ей голос.
– Лобанов! Сволочь! – закричала она во всю мочь. Все та же абсолютная тишина была ей ответом. Проклятый попутчик и не думал возвращаться за ней. Он торопился спасти свою толстую, пропитанную алкоголем шкуру. Стремясь вызвать хоть какой-то звук, Ирина принялась прыгать, вертясь в разные стороны.
Внезапно она замерла от ощущения непоправимой ошибки. Она забыла вдруг, с какой стороны пришла. Ей казалось, что снег одинаково взрыт и справа, и слева. На пустой дороге она ухитрилась заблудиться. Ужас, внезапный, непреодолимый, сковал ее. Мысли панически путались. Одно понимала она абсолютно – оставаться на жутком, гибельном этом месте нельзя. Надо двигаться. Хоть куда-то, но двигаться.
Поколебавшись, рванула наугад влево.