Арбитражный десант

22
18
20
22
24
26
28
30

– Российский Басманный, – ответил Лобанов.

– Да даже российский судья не сможет! – отмахнулся Кичуй. – Выставить себя на посмешище всей страны!

– Ну, этих глупостей мы даже в голове не держим, – Лобанов выглядел неуместно весёлым. – Ишь ты, словеса у нас какие! Посмешище. За «посмешище» отдельно доплатят, – и никакого базара. Есть цена всякому вопросу.

Он подмигнул Дерясину.

– Да, есть цена! – послышался клокочущий голос Рублева. Отмалчиваться дальше он не мог. – Для кого-то цена – дело, которому он служит. А для кого-то – мошна, которую набивает. Как ныне модно говорить? Влегкую, да? Во всяком деле есть работник, а есть наемник, которому всё до лампочки.

Дерзкий, до издевательства хохот Лобанова окончательно вывел Рублева из себя. Кожа на скулах, казалось, захрустела. Он начал тяжело приподниматься.

– Увы, Иван Васильевич, Денис прав, – поспешил вклиниться Керзон. – Если нас решили потопить, то пойдут до конца. Имея административный ресурс, продавят любой суд и – признают-таки банкротами. А арбитражным управляющим посадят человека Онлиевского. И тогда вы, – он обвел пальцем вокруг, – не получите вообще ничего. Онлиевский не любит, как известно, делиться с теми, кого «опустил».

– Так пусть сначала попробует опустить! – задиристо выкрикнул Кичуй. – Что-то за эти полгода у него не больно получилось!

– Пока не получилось, – остудил его пыл Керзон. – И потом, господа, мы-то чего добиваемся? Да, продержались полгода. Нормализовали ситуэйшн. За что, между прочим, тот же Онлиевский нас еще и поблагодарить должен, – всегда приятней получать рентабельное хозяйство. Предположим даже невероятное, – продержимся еще год. Но во имя чего, я вас спрашиваю?! Пока была надежда сохранить банк, была и цель. Но после отзыва лицензии все это, – он воздел руки, – обречено на умирание! – Значит, надо вернуть лицензию! – брызгая слюной, вскричал Кичуй. – Если мы сейчас сдадимся и поспешим расхапать, что успеем, то и получим – что успеем, – крохи. А если отстоим банк, так и куш тогда совсем другой. В общем не хочу, чтоб оставшиеся наши три с половиной миллиарда достались какой-то чужой сволочи!

Незримое облачко накрыло остальных: за неосторожным словечком «наши» все услышали – «нашей семьи». И Рублев тут же уловил это настроение, грозящее расколом.

– Конечно, мы стоим и будем стоять за наши деньги, – с иным оттенком повторил он, охватив этим словом всех присутствующих. – Но главное, мы стояли и стоим за наш бизнес, который, несмотря ни на что, сохраняем. И потом…

Иван Васильевич хитренько улыбнулся:

– Мы имеем еще один козырь. У нас превосходный капитан, способный провести корабль через любые мели. Так, Александр Павлович?

Наступила минута решительного объяснения. И Керзон понял это. С сокрушенным видом он поднялся.

– Дорогой Иван Васильевич, я вернулся в банк по вашей просьбе. Надеюсь, претензий к моей работе нет. И уж во всяком случае никому столько не выпало, как мне за это последнее время. Пока видел смысл, работал. С бешеной перегрузкой за жалкие крохи. Но после отзыва лицензии смысла в этом больше не вижу. Не хочу запалиться окончательно, – он похлопал себя по жирной груди . – У меня наконец есть семья. Мне не раз предлагали возглавить устойчивый банк без проблем – за совсем другие деньги. Потому прошу понять правильно и не осуждать. Без обид!

Неловко изобразив общий кивок, Керзон повернулся и, чуть вихляя своим несколько исхудавшим, но все еще объемистым банкирским задом пошел к выходу.

Стало ясно: он уже получил свежее предложение и – дал согласие.

Угнетенное молчание повисло в Зале заседаний.

Из приемной донесся женский голос и фальшиво-бодрая реплика Керзона.

В Зал заседаний вошла броско, а, по мнению Инны, вызывающе одетая женщина – журналистка Ирина Холина, которую здесь не видели почти три месяца. В дополнение к полупрозрачной блузке и юбке с разрезом до бедра лицо ее оказалось едва ли не полностью закрыто газовым шарфиком, из-под которого выглядывали лишь глаза, густо намазанный нос и ярко-пунцовые губы.

Присутствующие огорошенно замерли. Впрочем к экстравагантности Холиной привыкли и прикрытое шарфом лицо сочли деталью какой-нибудь новой эксклюзивной коллекции.