Он подбадривающе ткнул кулачком в вялое плечо Керзона и, в сопровождении Рублева, покатился к выходу.
– Да, такие у нас, в верхах, царят нравы, – Борис Семенович доверительно подхватил Рублева под локоток. – Если б знали, Иван Васильевич, как устал от беспредела, от заказухи этой! Эх, сорваться бы куда!
– Так возвращайся к нам, – без улыбки предложил Рублев. – У нас каждый штык на счету.
– На пепелище-то… – Гуревич понял, что шутка получилась неловкой. Смутился. – Ладно, ладно, не дуйтесь, Иван Васильич, на самом деле еще повиляем хвостиком. Я и так всегда мысленно с вами, – он потянулся к уху собеседника. – Жаловаться, поймите, бесперспективно. Важно любой ценой раскочегариться, пока и впрямь лицензию не отобрали. Разблокировать счета – вот задача из задач! Потому думайте, что можно быстро распродать. Сейчас всё, что можно, надо продавать, а деньги пускать на расчеты! Просто-таки все, что можно, продавать – и в топку. Продавать – и в топку! Или – уж сразу сдаваться.
Гуревич еще раз вздохнул безысходно-сочувственно и удалился.
Рублев вернулся к притихшей группке за огромным столом… – Так что будем делать? – пытаясь скрыть глубокое разочарование, он подбадривающе вздернул подбородком. – Похоже, на Центробанк рассчитывать не приходится. Есть у нас что-то, что и впрямь можно быстро продать хотя бы за сто пятьдесят миллионов?
– Минимум двести! – не уступил Кичуй. – Это же не с бухты-барахты цифра. Математические как бы расчеты, – Дерясин схватился за таблицы. – Каждая копейка другую тянет. Если быть совсем точным, то и двести мало…
– Оставьте, ради Бога! – отмахнулся Рублев. – Так что?
Как-то само собой все взгляды искоса сошлись на директоре фабрики «Юный коммунар». Финансовая оценка кондитерского холдинга, проведенная за месяц до дефолта, определила стоимость его в триста пятьдесят миллионов долларов. Семьдесят пять процентов акций фактически принадлежало банку.
– Даже не думайте! – Манана Юзефовна продемонстрировала холеный кукиш. – Потому и приехала, что знала, чего от вас, сволочей, ждать. Когда меня три года назад Второв и вот этот господин, – она ткнула в Керзона, – обхаживали, так что обещали? Не помните? Златые горы: собрать под моей эгидой всю кондитерку страны.
Кичуй фыркнул:
– Так когда от барышни добиваешься взаимности, чего в горячке не наобещаешь!
– Вы бы, юноша, не выпячивали так свою невоспитанность, – цыкнула Осипян. Оглядела неприязненно остальных. – Они тут проворовались да разодрались и за счет моего бизнеса решили делишки поправить. Ишь прыткие! Могла бы, сама у вас свои акции назад выкупила. А так – во вам дам продать!
– Это как же вы нам помешаете продать наши акции, хотелось бы знать? –
– А как угодно! Поняли? Как угодно!! – голос Осипян, жесткий, будто из жести, вдруг сорвался на звук лопнувшей струны. Она поспешно отвернулась.
– Да что же вы в самом деле, Манана Юзефовна! Не надо так! – Рублев, до того со скрытой неприязнью следивший за задиристой бизнесвумен, – деловых баб по правде не терпел, – при виде слез растерялся. – Вот возьмите же, пожалуйста!
Он принялся неловко тыкать в нее носовым платком.
– И потом ничего еще не решено. Есть другие варианты. Мы, например, на днях выезжаем на переговоры с западными банками-кредиторами. Очень может быть, с ними договоримся, чтоб еще подбросили. Так, Игорь?
Кичуй неопределенно повел худым плечом.
– Будет врать-то, – Осипян вернула Рублеву платок. Глаза ее оказались сухими, и скупая косметика не размыта. – Имейте в виду, я вам все сказала. Попробуете за спиной продать, не будет у вас врага злей меня. Так и помяните. На том прощевайте.