Забелин отошел в сторону, усевшись на промороженную витую скамейку, возле которой сгрудилось несколько оживленных старушек. Они подставляли морщинистые лица ветерку, жадно пытаясь уловить запах весны. Соскучившись за долгие морозные месяцы друг по другу, энергично делились накопившимися новостями, не выказывая главную переполнявшую каждую из них радость – пережита еще одна зима.
Вопреки опасениям Забелина, скандала не случилось. Пошушукавшись еще пару минут, троица рассталась, и слегка смущенный Максим вернулся к поджидавшему приятелю.
– Видал? Что ни говори, а старые кадры не ржавеют, – он победно потряс клочком бумаги с записанными телефонами. – Хотя не скрою – трудно нам, советским сердцеедам, стало. Девичьи сердца покрылись зеленой броней.
И так как с лица Забелина не сходила глумливая улыбочка, рассердился:
– Ну, чего расселся? Чего время тянешь? Все ему к бабам приставать! Ничего святого. Или забыл, куда собрались?В тускло освещенном дворе, при виде которого Забелин и Флоровский как-то разом подобрались, над контейнером с мусором склонилась пожилая отечная женщина. Возле валенок лежала ее добыча – несколько пустых бутылок и какие-то кости. Заслышав шаги, женщина поспешно спрятала голову внутрь контейнера. Но по костям этим Забелин ее и вспомнил – когда-то соседка Юрия Игнатьевича Мельгунова работала директором школы и слыла страстной собачницей.
В подъезде Максим извлек из-под пальто букет гвоздик:
– Они у нее любимые. Вдохнув, будто перед погружением, он нажал на кнопку звонка.
Не сговариваясь, друзья поправили одежду.
– Кто там? – послышался женский голос, но, прежде чем подошедшие назвались, замок заскрежетал, и дверь открылась.
В маленькой прихожей стояла старушка с милым, побитым оспинками лицом и вытянутой вперед неподвижной шеей, зафиксированной жестким каркасом.
– Здравствуйте, – произнесла она рассеянно, продолжая всматриваться в стоящих на площадке. Максим в волнении быстро пригладил развьюжившиеся волосы, сдул набежавший локон.
– Господи, Максим!
Флоровский поспешно схватил протянутые руки и принялся целовать их.
– А я, похоже, совсем переменился, – печально посетовал Забелин.
Лицо женщины осветилось удовольствием, не столь, впрочем, бурным. Она протянула руку Забелину:
– Алеша. Так что ж мы? Входите же! Юра! Юра! – закричала она. – Иди, иди!.. Ну как же не предупредили-то.
Но уже вышел в прихожую, перевязывая на ходу кистями бархатную пижамную куртку, хозяин – Юрий Игнатьевич Мельгунов.
– Вроде знакомые голоса, – пророкотал он. – Но с иностранным прононсом.
Он подошел вплотную к выдвинувшемуся вперед Флоровскому, пристально оглядел, как бы сравнивая увиденное с тем, что жило в его памяти, и с чувством сжал давно удерживаемую на весу руку:
– Приехал-таки в родные пенаты, иностранец.