Забелин поспешно откупорил коньяк, показал его Майе Павловне, и та разудало согласилась:
– Но чуть-чуть. В честь вашего приезда.
– Ну что ж, бывшие коллеги. – Юрий Игнатьевич, отложив нераскуренную трубку, поднялся. – Не скрою – радостно мне вас видеть. Горько – тому есть причины, но и радостно. Вы ведь из лучших. Посбегали, правда, отряхнули прах, так сказать…
– Юра!
– Да нет. Я без камня за пазухой. И не в вас это. Жизнь эту скотскую признать не могу.
– Юра!
– И не признаю! Ну, за встречу так за встречу.
Едва выпив, Максим выхватил бутылку из-под локтя Забелина и моментально разлил.
– Между первой и второй перерывчик небольшой, – проворковал он свое излюбленное. – Да и расслабиться чуток не мешает.
Они и расслабились. Полчаса спустя умиленная Майя Павловна, приобняв захмелевшего мужа, вместе с Забелиным слушала эмигрантскую эпопею парившего над столом Макса. Максим, помня о первой, жесткой реакции Мельгунова на неудачную собственную похвальбу, начал рассказывать неохотно, даже как бы скупо. Ну, выехали, ну, добрались, ну, не больно, оказывается, их и ждали. Само собой, пришлось раскинуть мозгами, – все-таки ответственность перед семьей. Потихоньку встал на ноги. Как? Да ничего особенно интересного. Но сам уже видел, что им это как раз интересно. Что от названий «Майами», «Флорида» разгораются глаза у Майи Павловны, а от словечек вроде «Нью-Йоркская фондовая биржа», «фьючерсные и форвардные сделки» проявляется невысказанная, мучительная тоска у Юрия Игнатьевича. И Максима, как часто бывало, – прорвало. Теперь он не рассказывал. Он – живописал. И это больше не была скучная повесть эмигрантского выживания. То была авантюрная история покорения Америки рисковым и хитрым русским человеком.
– Так что теперь у меня пол-Америки в корешах, – объявил в завершение Максим. И этому все, даже Забелин, поверили безоговорочно.
– Да, вот ведь как. – Майя Павловна завистливо вздохнула. – А мы едва не всю жизнь в этом доме. Юра-то по миру поездил, а мне как-то не довелось…Молодчина вы, Максим. Мы всегда знали, что не пропадете. Так, Юрочка?
Мельгунов нахмурился. Даже такая, заискивающая форма давления вызывала в нем резкий протест.
– М-да, стало быть, без семьи приехал, – подвел он неожиданный итог услышанному. – Надолго? Или попатриотствовать чуток?
– Может, и вовсе навечно. Я тут, Юрий Игнатьевич, в Эмиратах был, в пустыне на сафари. Там такие есть верблюжьи яблоки. Яблоко ветром вырвет и мотает – мотает по пустыне. Так вот надо ли ему за это пенять? Оно бы и радо зацепиться, ан – не за что, – Максим потянулся к недопитой рюмке.
– И то правда, – вступилась Майя Павловна. – Чего ты, Юрий Игнатьич, парня-то травишь? Разве он виноват в том, что так живем? Глянь: чуть с самолета – и к тебе.
Она наткнулась на насупившийся взгляд мужа, деланно всполошилась:
– Совсем забыла чайник поставить. Розетка, правда, барахлит.
– Юрий Игнатьевич, вы уж очень-то нас мордой по столу не возите. – Макс дождался, когда Майя Павловна выйдет. – Оно, конечно, поросенок я. Да и Забелин с полвзгляда видно – свинья-свиньей. Но только свиньи-то мы вашего скотного двора. Не чужого.
– Хотя мне-то и впрямь прощения нет, что за столько лет ни разу не зашел, – склонился покаянно и Забелин. – Если честно, – не решался. Потом – слышал, что вы на царстве. И считал по привычке: раз так, все, стало быть, в норме. До сих пор не знаю, что там между нами произошло: истинное или придуманное, – Макс, заметив, как при этих словах зло «стрельнул» глазом Мельгунов, под столом ущипнул Забелина за коленку, – но только вы для нас тот, кого предать невозможно. Кого предать, как себя.