Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев,

22
18
20
22
24
26
28
30

Снаряд, выпущенный первым, разорвался вблизи «пантеры», а второй угодил по касательной в заднюю грань башни и, не причинив серьезного вреда, срикошетив, взметнул сноп земли, осколков и дыма в нескольких метрах от танка. Но все равно обстрел «пантеры» оказался для ее экипажа настолько неожиданным, что танк тут же развернулся и на максимальной скорости стал удаляться в сторону колхоза, даже не предприняв попытку оказать сопротивление.

Уже на этой стороне лесного выступа эстафету от своих товарищей переняла «семидесятка» лейтенанта Лебедева. К очередям танкового «дегтярева», которые летели вдогонку бегом отступавшим эсэсовцам, добавился выстрел 45-миллиметровой танковой пушки.

— Жму левую — «та-та-та»… покатились, голубчики… Смотрю, эти, крестовые, драпают. Тогда навожу и — на правую, р-раз!.. Как жахнул по вражине бронебойным…

Гвоздев хорошо знал, что на «семидесятке» спуск для стрельбы — ножной, педали, как газ-тормоз. Левая — для пулемета, правая — пушечная. Работать во время боя командир в такой машине должен был не покладая рук. Сам наводи, сам стреляй, к тому же после стрельбы осколочным должен собственноручно открыть затвор и гильзу таким же макаром вынуть. Да еще команды механику успевай отдавать.

Самому на таком на танкодроме училища довелось покататься, так за десять минут учебных стрельб семь потов с Гвоздева сошло. Будто десятикилометровый кросс пробежал в полной пехотной выкладке.

XLI

Пока Лебедев увлеченно, взахлеб делился деталями боя, второй член экипажа, механик-водитель с усталым, перепачканным сажей лицом успел выбраться из своего люка и принялся с интересом разглядывать убитых фашистов.

— Скажите спасибо, товарищ командир, что они вам в ответ не пустили хороших… — хмыкнув, произнес он. — Пушку ихнюю видали? То-то же… Как грецкий орех бы нас раскололи. Хрясть — и нету… Щас бы нас братишки-пехотинцы вот тут бы с этими укладывали.

— Типун тебе на язык, Мурлыкин! — махнул командир рукой в сторону своего механика. — Улечься всегда успеется, и ты свой черед не торопи…

— Это верно, в самую точку, командир! — согласно крикнул Зарайский, подбегая к танку. — А фрицев мы шуганули — будь здоров!

— Ага, они, шельмы, злопамятные. Щас заявятся, так кому другому шугаться придется, — гнул свою линию пессимистичный механик.

На плече Аркаши болтался второй, трофейный немецкий, автомат, за ремень были заткнуты две «колотушки»

— Вишь, Демыч… добыл малёха… — возбужденно хвастал он, указывая на трофеи. — Эх, жалко, в драндулете у них жратва была, курево! Да все к чертовой матери сгорело. Головешки одни. Кроме вот…

Он с видом победителя извлек из оттопыренного кармана консервную банку.

— Это у того, подшмаленного, нашел, — самодовольно продолжил Зарайский, тыча трофейным автоматом в сторону лежащего поодаль трупа.

— И курево… Пачку раздавил, падла, пока по земле катался. Но ничего, главное — табачок. Мы его в свою, красноармейскую, самокруточку свернем…

Лейтенант-танкист посерьезнел и, сплюнув, проговорил:

— Охота вам по трупам шарить…

— Захочешь курить, пошаришь, — без злобы и обиды ответил Зарайский. — Он, гад, сначала из пулемета своего по нам шарил. Было дело? Было!.. Так что имею полное законное право!..

Танкист улыбнулся. Пожав плечами, он обратился к Гвоздеву:

— Я гляжу, у вас тут и правоведы имеются.