«Томпсонами» вооружили часть полковых разведчиков, саперов, выдали по несколько штук в стрелковые роты. С десяток «томпсонов» досталось нашей роте ПТР.
Они были тяжелее отечественных автоматов, имели необычно крупный калибр: 11,43 миллиметра. Привлекала их добротная отделка, пластмассовые рукоятки. К каждому автомату прилагались четыре коротких магазина по двадцать патронов и один круглый диск на пятьдесят зарядов. Я спросил мнение Зайцева насчет «томпсонов». Он сказал, что хорошее, надежное оружие. Но мне брать отсоветовал:
– С патронами проблемы начнутся. Где они эти склады с заграничными боеприпасами? Да и опасаюсь, механизмы пылью забьет. В Америке шоссе да асфальт, а у нас на проселках пыль столбом.
Я спросил его о будущем наступлении. Тимофей Макарович лишь вздохнул. Мы сидели втроем: ротный, старшина Гречуха и я. Поэтому Зайцев говорил откровенно:
– Удар, судя по всему, планируется мощный, с применением танковых частей. Только рановато затеяли. От Московского наступления еще не отошли, поступило много неподготовленных бойцов. Авиации нашей почти не видно, разве что на аэродромах замаскирована. Ладно, ребята, чего попусту болтать. Наше дело – выполнять приказы.
Так же скептически относился к будущему наступлению самый старый и опытный боец шестой роты Филипп Авдеевич Черников.
– С начала декабря по апрель только и делали, что наступали. Вначале германцев крепко били, затем выдохлись, дергались, топтались да людей тыщами теряли. Германцы укрепились, технику подтянули, авиация в небе только ихняя. А мы не успели в себя прийти, снова «Ур-ря! Вперед!», бей фашиста.
Между тем, шла активная подготовка. Полк усилили пулеметами «максим», которых после боев оставалось всего ничего. Почти полностью были выбиты короткоствольные полковые «трехдюймовки». Прямо с завода пришли новенькие, зеленые, как ящерицы, пушки, а батарею увеличили с четырех до шести орудий.
На каждую «полковушку» полагалось четыре лошади, на «сорокапятки» – по две. Появилось довольно большое количество повозок с брезентовым верхом, на рессорах. Усилили минометные роты. Наш батальон получил два 82-миллиметровых миномета, чему больше всего обрадовался капитан Ступак.
Ходил вокруг минометчиков, дружески хлопал сержанта, старшего в этом неполном взводе или отделении:
– Теперь есть чем ударить.
Комбата приятно удивила скорострельность минометов – до двадцати пяти выстрелов в минуту.
– Теперь фрицы не слишком разгуляются. В случае чего, сами их минами закидаем. С землей смешаем!
Сержант, тоже усатый, как наш комбат, осторожно возразил:
– У нас всего одна повозка и девять человек, считая ездовых. Получили сто штук мин. Сильно не разбежишься.
– Я еще затребую, – обещал Ступак. – Такое оружие без боеприпасов нельзя оставлять.
Я смотрел на комбата со смешанным чувством горечи и злости. Вспоминал, что, будучи лейтенантом, командиром роты, он вел себя куда разумнее и столько не пил. Тогда он трезво оценивал противника и не позволял дурацких выкриков вроде: «С землей смешаем!»
Жизни сотен бойцов, и в том числе моя, зависела от этого человека. Неужели Ступак не придет в себя и будет рваться вперед, очертя голову? Что должно случиться, чтобы он стал прежним, расчетливым и разумным командиром? Филипп Авдеевич Черников, с которым я привык делиться мыслями, покачал головой и сказал:
– Распирает нашего комбата. Его Рекунков подхваливает, чуть ли на свое место прочит. Вот он из колеи и выбился.
– Кто бы его снова туда загнал!
ebooksa