— Он просто попросил помочь своему другу, Мизуки Такахито.
— Я и есть этот друг.
Японка не видела никакой разницы между другом и подругой. Бондарев еще раз прикинул ее возраст, а потом вспомнил, сколько лет его командиру, и спросил напрямик:
— Друг или любовница?
— Любовница, — ответила Мизуки. — Бывшая.
— И давно вы встречались в последний раз?
— Очень давно. Тогда мне было пятнадцать, а теперь сорок. — Назвав свой возраст, она бесстрашно посмотрела Бондареву в глаза. — Считайте сами, когда это было.
Он сосчитал, присматриваясь к собеседнице. Да, в ее глазах и губах угадывалась зрелость, но ее кожа была гладкой и упругой. И эти полные груди, натягивающие голубой шелк! Неужели…
Глядя на него, Мизуки покачала головой:
— Никакой пластической хирургии.
Скрывая замешательство, он вытащил сигарету, закурил, не испросив на то разрешения, и произнес:
— Лучше расскажите, что вас может связывать с Боровым.
Ее ноздри, уловившие запах дыма, сузились. Она сходила за пепельницей, сунула ее Бондареву и на этот раз опустилась не на диван, а в одно из кресел, где забросила ногу на ногу и приняла достаточно горделивую позу.
— Юра Боровой был русским шпионом, когда мы познакомились, — начала Мизуки. — Я спасла его жизнь, он спас мою, а потом мы любили друг друга. Долго. Целых одиннадцать дней.
Курить Бондареву расхотелось. Он потушил сигарету и уставился на японку с неподдельным интересом:
— Как же вы встретились?
— Не думаю, что имею право посвящать вас в детали, — заметила Мизуки.
— А в общих чертах?
— Наша семья тогда бедствовала. Компания отца задолжала огромные деньги, его посадили в тюрьму. Мать была в отчаянии, у нее не было работы, она не знала, как прокормить меня и больного братишку. — Японка помолчала, набираясь решимости, а потом закончила: — Случилось так, что меня пришлось отдать в гейши.
— И сколько же лет вам тогда было? — с любопытством взглянул на нее Бондарев.