Проект: Клон Гитлера

22
18
20
22
24
26
28
30

Надо сказать, что революция кардинально изменила само понятие высшего света. Отныне для того, чтобы принадлежать к нему, уже не было нужды знать, что твоя фамилия внесена в бархатную книгу потомственного дворянства или уметь носить эксклюзивные вечерние платья и изъясняться с военным атташе иностранной державы на его родном языке. Достаточно было быть интересным человеком и иметь выдающиеся заслуги перед новой властью. Всеми этими качествами Шорт обладала.

И она наслаждалась своим положением. Вот это была настоящая жизнь! Впрочем, чтобы и в дальнейшем оставаться на вершине, необходимо было продолжать двигать собственную научную карьеру в гору. В это время Софья уже перешла работать в лабораторию Фогта, по его личному приглашению. Збарский посчитал такой шаг своей любимой ученицы за предательство и объявил, что более не желает её знать. Но Софья продолжала руководствоваться девизом детства, что спокойную и приятную жизнь себе надо заслужить. А ради успеха надо чем-то жертвовать. Фогт обещал помочь ей с получением профессорского звания и собственной лаборатории, и этого было более чем достаточно для того, чтобы сделать на него крупную ставку. Между Софьей и 54-летним немецким учёным уже вовсю разворачивался бурный роман, Фогт даже собирался просить развода у оставшейся на родине супруги.

Трудно сказать, любила ли немца Софья. Скорее, она была ослеплена сиянием авторитета общепризнанного корифея. Фогт не был красавцем-мужчиной: росту он был невысокого, лысоват, с небольшим брюшком. Впрочем, девушка отдавала должное хорошим манерам своего нового научного покровителя, его умению с большим вкусом, дорого, но не броско одеваться. Но главными достоинствами Фогта были его богатство и высокое общественное положение. Эти качества решительно перевешивали в глазах Софьи почтенный возраст её избранника и отсутствие в его облике внешней привлекательности.

Они сблизились на квартире у Наркома просвещения Луначарского. Эта просторная квартира в тихом московском переулке являлся центром притяжения для творческой и научной интеллигенции. Обстановка здесь была довольно демократичная. Луначарский слыл у богемы большим либералом. Он ласково принимал измученных революционными потрясениями художников, мягко уговаривал их по-хорошему писать о советской власти. Разговоры в «салоне» Луначарского велись свободные, без оглядки на переодетых агентов спецслужб; на столах всегда в изобилии была представлена первостатейная выпивка и закуска: свежая осетрина, огромные миски с икрой, сыры, ветчина, фрукты, вино, коньяки.

В тот вечер Софья пришла сюда с известным тенором Большого театра. Надо сказать, что с юности она выделялась незаурядными девичьими статями: высоким ростом, стройной спортивной фигурой и самоуверенным взглядом умных карих глаз. Фогт сам подошёл к ней. Оказывается, он давно обратил на неё внимание, но не решался свести серьёзное знакомство. Они уже как-то встречались в лаборатории при мавзолее и на научной конференции, посвящённой организации в СССР Института мозга, но всё это были только кивки на ходу. И вот теперь представилась возможность в непринуждённой обстановке обсудить интересные им обоим темы. Фогт сносно говорил по-русски, а Софья пыталась учить английский, которым немец также немного владел. На этой языковой смеси они довольно быстро нашли общий язык и вскоре поняли, что понравились друг другу. Так что от Луначарского ушли вместе. Правда, пришедший с Софьей тенор пытался темпераментно разыграть сцену ревности: сыпал немецкими оскорблениями и хватал девушку за руки. Потом напуганный обещанием вызвать милицию, увязался за ними и ещё долго мрачной нахохлившейся фигурой маячил вдали, но всё же смирился с собственным поражением и отстал. Этот забавный эпизод с ревнивым певцом они потом долго вспоминали. Отчасти он помог им сразу перешагнуть через разделяющие их условные барьеры.

Фогт и Софья стали встречаться чуть ли не каждый день, а потом немец пригласил девушку к себе в лабораторию. К слову сказать, работать под руководством всемирно известного невролога было для молодых русских учёных даром божьим. Фогт привёз с собой уникальное оборудование и революционные методики. Мозг Ленина он предложил исследовать методом тончайших срезов. Он нарезался сначала на толстые, а затем уже на тончайшие срезы. Каждый слой тщательно изучался. Всего с мозга Ленина было сделано 34 000 срезов, которые сравнили со срезами обычных средних людей: особые пирамидальные клетки мозгового вещества Владимира Ульянова-Ленина оказались на этом фоне более развитыми, как и соединительные волокна между ними. Вообще мозг Ленина оказался «образцово-показательным». Фогт, как независимый учёный экспериментально подтвердил то, что хотели услышать от него заказчики исследования — во главе русской революции стоял гений.

Руководитель Психоневрологического института в Ленинграде Бехтерев тут же высказал в связи с этим предложение: «Необходимо срочно создать пантеон, который явился бы полным собранием консервированных мозгов, принадлежащих талантливым людям нашей эпохи». Идея понравилась, и Нарком здравоохранения Семашко учредил такой «пантеон» при особой лаборатории Фогта. С этого момента мозг Ленина стали сравнивать с постоянно прибывающим «серым материалом» других выдающихся людей. Как только очередной видный большевик отходил в мир иной, содержимое его черепа тут же изымалось и оказывалось в особой лаборатории. Учёные скрупулезно замеряли объём каждого нового экспоната, подсчитывали количество борозд и извилин. И каждый раз выяснялось, что мозг Ленина намного превосходит по количеству борозд лобной доли (ответственной за высшую психическую деятельность) мыслительные органы своих ближайших соратников. Кончилось тем, что вскоре Фогта вежливо попросили из страны, а лабораторию засекретили: соратником покойного вождя уже не льстило, что по смерти их мозг извлекут из черепа и станут замерять по «революционному эталону». Все ведь отлично понимали, что сравнение будет не в их пользу.

Итак, в 1925 году Оскар Фогт неожиданно засобирался на родину. Расставаться с юной возлюбленной ему не хотелось, но и остаться он не мог. Последовать за руководителем в качестве его любовницы Софья решительно отказалась. Она не видела для себя необходимости просто так бросать ответственную работу в только что созданном Институте мозга ради призрачных перспектив в Германии.

А примерно через год после отъезда Фогта на одном из приёмов в Кремле восходящая звезда советской науки встретила другую восходящую звезду — нарождающейся советской авиации. В противоположность престарелому Фогту это был молодой черноусый красавец с внешностью карточного валета, какими их обычно изображают художники. На военлёте была синяя форма, которая идеально сидела на его сухощавой спортивной фигуре; на груди лётчика сиял новенький орден (в те времена это была большая редкость). Вацлав Дарский только три года назад закончил Борисоглебскую школу военных лётчиков и московские курсы высшего пилотажа, но уже успел прославиться на всю страну героическим перелётом из Москвы во Владивосток. Конечно же Софья читала восторженные газетные репортажи о его «Сталинском маршруте» через всю страну. В них молодого пилота называли не иначе, как «лучшим лётчиком страны». Они были очень похожи: оба молодые и красивые, оба опьяневшие от неожиданно накрывшей их славы. Если с Фогтом Софье было только интересно, то в случае с Вацлавом это была подлинная страсть. В первую же ночь они оказались в постели и не могли заснуть до самого рассвета, утоляя накопившуюся любовную жажду: не смотря на молодость, он был искушённым мужчиной с неутомимым сильным телом. Именно в его сильных и нежных руках Софья впервые по-настоящему ощутила себя женщиной. А потом было продолжительное и безумно красивое ухаживание. Вацлав это делал так, будто происходил не из семьи скромных львовских железнодорожных служащих, а воспитывался в старорежимном пажеском корпусе. Поначалу Софью это удивляло, пока она не узнала, что отец его любовника был чуть ли не первым штатским в древнем роду Дарских за всю его пятисотлетнюю историю.

Вацлав любил хвастливо ссылаться на сохранившиеся летописи времён русской смуты, где, по его словам, упоминается некий эскадронный командир польских улан с такой же фамилией, как у него, командовавший личным эскортом Лжедмитрия-I. «Этот отчётливый рубака — мой дальний предок! Он ещё в 17-м веке пришёл в Россию делать первую революцию!» — с гордостью, совершенно не опасаясь последствий, любил рассказывать в любой компании надменный поляк. Более того, все предки Вацлава по отцовской линии, за исключением отца, носили офицерские эполеты и служили в лучших полках империи, и этот факт из своей родословной молодой лётчик также не считал нужным скрывать.

Вообще, для неискушённого человека было непонятно, каким ветром этого статного кавалергарда занесло в ВВС Рабоче-Крестьянской Красной Армии, и как он умудрялся делать здесь карьеру. Но люди знавшие об особом отношении Сталина и Дарскому, ничему не удивлялись. Кремлёвский бог симпатизировал молодому лётчику с «неправильным» происхождением, и этого было достаточно, чтобы все вокруг с добродушными ухмылками слушали откровения Вацлава про похождения его дедушки-ротмистра лейб-гвардии Его Величества кавалергардского полка.

«Хозяин» во всём покровительствовал пилоту, многое ему прощал и порой даже ставил мнение 23-летнего мальчишки выше рекомендаций авторитетных экспертов.

Например, во время знаменитого перелёта через всю страну при посадке во Владивостоке Дарский умудрился в идеальных условиях при полном отсутствии бокового ветра и стопроцентной видимости разбить свой самолёт на глазах огромной толпы встречающих. В несколько секунд крылатый красавец превратился в груду искорёженного железа. К счастью, все члены экипажа остались живы, но комиссия, расследовавшая лётное происшествие, быстро выяснила, что виной всему стало вопиющее разгильдяйство лётчиков: на подлёте к городу командир корабля достал заранее припасённые им фляги с коньяком и разрешил подчинённым начать праздновать победу. В итоге при подходе к полосе пилот просто забыл выпустить шасси, и самолёт при полной исправности всех систем плюхнулся «брюхом» на бетон. Другого бы за такое сразу привлекли к суду, но Дарскому всё списали. Более того, была срочно придумана легенда про, якобы, не вышедшую правую «ногу» шасси и героическую посадку на «две точки из трёх». Сталин явно распорядился не обращать внимание на случившееся и продолжать лепить народного героя.

В 1926 Софья и Вацлав поженились, в 28-м родили дочь. Всё это время Дарский продолжал успешно летать: поставил ещё несколько рекордов, испытывал первые советские самолёты в качестве лётчика-испытателя НИИ ВВС РККА. В это время он предложил Сталину осуществить грандиозный перелёт в Америку через Северный полюс. Вот только самолёт должен был быть, по его глубокому убеждению, непременно импортный, так как в единственную подходящую для этой затеи отечественную машину АНТ-25 лётчик категорически не верил. Дарский считал, что лететь на одномоторном самолёте в Америку нельзя.

Поначалу Сталин принял сторону своего придворного Аса и распорядился отправить лётчика в США за подходящей машиной. Об этой истории узнал другой, стремительно набирающий популярность в СССР АС — Валерий Чкалов и страшно возмутился. По его мнению, АНТ-25 был отличным самолётом. В нём были сосредоточены все новинки авиационной техники того времени. А мотор Микулина Чкалов просто считал лучшим в мире. Все посвящённые в дело люди напряжённо следили за интригой в ожидании, на кого из лётчиков вождь в конечном итоге сделает ставку. На кону было не только место за штурвалом самолёта, летящего за мировым рекордом. Для проигравшего в конкурентной борьбе, это могло стать закатом карьеры, а то и концом самой жизни.

Но Сталин, по своему обыкновению, решил не спешить с выводами и взял паузу. За это время Вацлав Дарский безрезультатно съездил в Штаты — подходящего для его грандиозного проекта самолёта он там не нашёл. Пригнанный им из-за океана «Локхид-Вега» был всего лишь компромиссным вариантом. Чкалов же на АНТ-25 бил рекорд за рекордом, делом доказывая свою правоту. В итоге в Кремле было принято соломоново решение — устроить испытательный полёт сразу двух самолётов по схожим северным маршрутам. Дарский должен был лететь на американском «Локхид-Вега», а Чкалов — на АНТ-25. Но за месяц до вылета НКВД арестовало радиста Вацлава, с которым он летал за всеми своими рекордами. Затем за две недели до старта при очень странных обстоятельствах погиб на охоте штурман его экипажа. Какой-то приятель подарил тому пачку импортных патронов. Патроны оказались с «сюрпризом» — срабатывали с замедлением в шесть секунд. Кому-то отлично было известно о горячем характере товарища Дарского. После осечки ружья тот поспешно переломил двустволку, и оба ствола дружно выстрелили ему прямо в лицо…

Да и новенький американский самолёт постоянно преследовали технические неполадки загадочного свойства — то не срабатывала система выхода шасси по причине вложенного в замок его выпуска сверла, то по непонятной причине моторное масло оказывалось неподходящей марки, что тоже чуть не приводило к авиационной катастрофе. Ещё недавно мечтавшие попасть в экипаж знаменитого лётчика люди теперь всеми правдами и неправдами старались избежать подобной чести. Авиационному начальству пришлось в приказном порядке назначать на полёт штурмана и радиста. И вместо радости в их глазах читалась обречённость камикадзе.

В это время неожиданно напомнил о себе долго молчавший Фогт. Софья сразу — ещё в 26-м честно написала ему о своих отношениях с Дарским. Теперь она откровенно призналась старшему другу, что уже несколько месяцев живёт с постоянным ощущением надвигающейся катастрофы. Хотя внешне у них с Вацлавом всё было идеально: они только что въехали в элитный «Дом на набережной»; муж с энтузиазмом готовился к очередному рекордному полёту; да и в институте у Софьи всё как будто шло неплохо. И всё равно ощущение приближающейся беды было очень отчётливым. Немец всё понял и поспешил спасти возлюбленную только одним известным ему способом. Оскар Фогт предложил советскому правительству прислать к нему в Германию на стажировку группу молодых русских врачей. В списке приглашённых значилась и фамилия Шорт.

В то время отношения между Советской Россией и Германией были самыми тёплыми — немецкие военные учились в наших танковых и авиационных школах, а наши инженера стажировались на немецких машиностроительных предприятиях. Создавались совместные советско-германские предприятия, издательства, акционерные компании. Постоянно проводились конференции с участием физиков, химиков, авиастроителей обеих стран. Выходили журналы на русском и немецком языках. Поэтому очередное предложение об обмене специалистами не вызвало у советской стороны возражений. Стажировка должна была продлиться год. Вацлав противиться желанию жены ехать учиться за рубеж не стал, тем более что ребёнка она оставляла на его мать. Они договорились, что через несколько месяцев она обязательно вырвется на несколько недель к нему в Москву. К этому времени дата перелёта в Америку должна будет окончательно решиться, и они смогут провести это время в крымском санатории. Поэтому на перроне вокзала они прощались так, словно расстаются совсем ненадолго. Вацлав даже шутя рассказал жене, как накануне аэродромные техники спросили его: в какой цвет красить самолёт.

— Я им просто сказал: красьте его в мои личные цвета. И представляешь, они действительно где-то узнали цвета моего фамильного герба и выкрасили самолёт в чёрный с красным, как гроб. Правда, теперь мне будет тяжелее взлетать из-за лишних килограммов краски, но зато я пойду в бой в подходящей боевой раскраске. Знаешь, Софи, теперь я почти уверен, что выиграю борьбу за право лететь в Америку и никто не сможет мне помешать. Никто!